АКТЪ ТРЕТІЙ.
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
Двѣ недѣли спустя.
Квартира Эреньена -- та же, что и во второмъ актѣ. Рабочій столъ, заваленный бумагами, стоитъ у окна, въ которомъ выбиты стекла. На улицѣ толпа проходитъ, удаляется и вновь возвращается. Группы кричатъ: "Долой измѣнника! -- смерть предателю! -- смерть! -- долой!"
КЛАРА. Вотъ уже двѣ недѣли, какъ это продолжается! Домъ похожъ на корабль, потерпѣвшій крушеніе. Его застигла буря криковъ и гнѣва. О, это проклятое предпріятіе тамъ, наверху, на Авентинѣ! Упасть вдругъ со щита восторговъ въ немилость и ненависть.
(Быстро входитъ Эно)
КЛАРА. Ты... здѣсь!
ЭНО. Да, это -- я.
КЛАРА. Что тебѣ нужно?
ЭНО. Такъ ты не знаешь о моей рѣчи на Старомъ Рынкѣ?.. Я ожидалъ лучшаго пріема.
КЛАРА (указывая на комнату Эреньена). Какъ... Ты! Его соперникъ и врагъ! (Указываетъ на улицу) Ты, который раздуваешь эти крики и эту бурю!
ЭНО. Теперь, послѣ того, что стало извѣстно Эреньену, онъ, вѣроятно, приметъ меня лучше, чѣмъ ты, мой другъ и моя сестра.
КЛАРА. Я не понимаю.
ЭНО. Ты скоро поймешь. А пока скажи мнѣ, какое было у него настроеніе во время этихъ дней напрасной и жалкой злобы.
КЛАРА. О, не думай, что онъ побѣжденъ! Онъ остался непреклоннымъ; онъ приводитъ къ концу самый смѣлый изъ замысловъ: онъ примиритъ Оппидомань съ непріятелемъ.
ЭНО (указывая на улицу). А эти бунтовщики, что горланили у его двери?
КЛАРА. Первое время это было тяжело. Сколько я ни старалась смягчить его гнѣвъ, ухаживать за нимъ, заботиться о немъ больше, чѣмъ когда-либо, онъ снова впадалъ въ ярость, самъ себя раздражалъ, вскакивалъ на окно, грозилъ кулакомъ городу, кричалъ отъ боли, и слезы текли изъ его глазъ. Во всѣхъ своихъ порывахъ онъ оставался ужаснымъ ребенкомъ: вѣдь ты его знаешь.
ЭНО. Ахъ, если бы онъ слушалъ меня, мы никогда не перестали бы понимать другъ друга. Правительство не обмануло бы его. Народъ продолжалъ бы его любить. Но онъ строптивъ" онъ никогда не зналъ, что значитъ настойчиво добиваться. Онъ дѣйствуетъ стремительно и порывисто, какъ вѣтеръ его родины.
КЛАРА. Что же ему было дѣлать?
ѣ; поддержать его, вмѣсто того, чтобы успокоивать, принять гражданскую войну, обострить нищету, завладѣть банками силою; казенными учрежденіями -- силою; и судьбой -- силой же.
КЛАРА. Это было невозможно.
ЭНО. Все было возможно въ состояніи лихорадки, которой мы были охвачены. Но необходимъ былъ планъ, хладнокровно выработанное рѣшеніе, которому надлежало слѣдовать. Прежде всего нужно было организовать самооборону,-- у насъ была стачка тамъ, наверху,-- потомъ нападеніе и, наконецъ, кровавую борьбу. Нужно былоло заботиться о дѣйствіяхъ ближайшихъ, опредѣленныхъ, неотложныхъ. Власть была бы убита: правитель и консулы. Мнѣ начинали повиноваться. Въ недобрый часъ пришелъ Эреньенъ на Авентинъ: ему помогали обстоятельства. Онъ говорилъ, какъ трибунъ, съ чувствамъ, съ трагическими жестами и эффектными словами: онъ вѣдь говоритъ, какъ въ бреду, а не убѣждаетъ. Ахъ! Когда я думаю объ этомъ, вся ненависть возвращается ко мнѣ.
КЛАРА. Какъ ты обманываешься!
(Крики на улицѣ. -- Эно и Клара не обращаютъ на нихъ вниманія)
ЭНО. Казалось, что онъ самъ не знаетъ, чего онъ хочетъ. Онъ смотритъ всегда дальше настоящаго. Я его никогда не понимаю.
КЛАРА. Я понимаю его всегда.
ЭНО. Это заблужденіе -- тратить всю свою волю на служеніе какимъ-то мечтамъ. Кто слишкомъ усердно выдуваетъ стекло, заставляетъ его лопнуть.
КЛАРА. Не будемъ спорить. Ты -- насильникъ, чувствующій себя слабымъ и неловкимъ. Если ты пришелъ сюда, къ нему, то для того, чтобы просить о чемъ-нибудь. Что же это?
ѣ сказать, что вчера я, который говоритъ съ тобой, я укротилъ толпу, я защитилъ Эреньена, я добился того, что ему выразили одобреніе. Мое упорство побѣдило его дурную репутацію.
КЛАРА. Ты сдѣлалъ это, ты... Но почему же ты дѣлаешь одно, а думаешь другое?
ЭНО. А вотъ... Это значитъ, что когда я дѣйствую за свой страхъ, то терплю неудачу, меня предаютъ; это оттого, что на меня сердятся; это оттого, что Ле-Брэ меня вытѣсняетъ... Это значитъ, что, въ концѣ концовъ, остается одинъ Эреньенъ, несмотря ни на что. Онъ одинъ можетъ спасти все дѣло. Онъ все напуталъ, такъ пусть и распутываетъ теперь.
КЛАРА. И ты его поддерживалъ, ты?
ЭНО. Конечно, такъ какъ возстанія нельзя начать снова, такъ какъ все ускользаетъ изъ моихъ рукъ, я терплю несчастье и неудачу. Если бы ты знала, пасколько народъ еще ребенокъ и какъ онъ уже раскаивается, что потерялъ учителя!.. О! это кончено! Это кончено! И нужно было бы имѣть мужество скрыться.
ѣ?
ЭНО. Ну, хотя бы и такъ. (Беретъ шляпу и палку и готовится уйти) Прощай. Теперь ты знаешь то, что нужно... Когда Эреньенъ выйдетъ, предупреди его, что я вернусь еще.
(Онъ уходитъ. -- Новый взрывъ свистковъ и криковъ. Входитъ Эреньенъ)
КЛАРА (показывая на толпу). Неужели люди такъ дурны, что даже лучшіе изъ нихъ такъ легко дѣлаются жестокими?
ЭРЕНЬЕНЪ. Будь терпѣлива. Я такой же упрямый, какъ тотъ крестьянинъ, который былъ моимъ отцомъ. Вчера эти крики преслѣдовали меня сквозь запертый домъ, они бились о стѣны, сверху до визу, отъ погреба до чердака, всюду, какъ набатъ. Я чувствовалъ поднимающійся гнѣвъ, я хотѣлъ ихъ задушить, уничтожить, испепелить. Ненависть охватила меня лихорадкой. Я отвѣчалъ бранью на ярость этихъ неизвѣстныхъ. Сегодня я чувствую себя очень твердымъ. (Развертывая письмо) Слушай, вотъ что мнѣ пишутъ: "Теперь я могу васъ вполнѣ обнадежить. Всѣ офицеры на сторонѣ нашего дѣла и послѣдуютъ за вами. Одни по злобѣ, другіе по охотѣ, всѣ изъ отвращенія. Мы столковались вчера вечеромъ на тайномъ собраніи. Они у меня въ рукахъ. Они будутъ покорны мнѣ, какъ это перо, которымъ я пишу вамъ, какъ этотъ человѣкъ, котораго я посылаю къ вамъ. Черезъ нихъ вся армія -- наша. Генералы? Они -- слишкомъ далеко, слишкомъ высоко; солдаты не знаютъ ихъ: обойдутся безъ нихъ". (Снова складываетъ письмо) И это пишетъ мнѣ Ордэнъ, капитанъ вражеской арміи.
"Смерть! Долой!")
КЛАРА. Другъ мой!
ѣлъ, что правительство, когда даже обѣщаетъ все, когда оно отдаетъ все, удерживаетъ половину у себя въ рукахъ, какъ рыночные торговцы и шарлатаны. Было, конечно, безразсудно идти на Авентинъ! Но мнѣ былъ нуженъ народъ, мнѣ нуженъ былъ мой народъ и его страсть, чтобы придти къ соглашенію съ осаждающими.
КЛАРА. Какъ ты разсудителенъ!
ЭРЕНЬЕНЪ. Правительство надменно посмѣялось надо мной! Эти ничтожные люди въ галунахъ, мѣряющіе мою гордость по своей, пришли сюда предложить мнѣ кусокъ своего разрушающагося могущества, какъ будто люди, подобные мнѣ, не могли бы сами завоевать ихъ мѣсто прежде другихъ. Вотъ въ эту дверь они ушли -- эти холопы, которыхъ выгоняютъ изъ дома. И съ тѣхъ поръ мое пораженіе возбуждаетъ ихъ страсти. Имъ осталось жить нѣсколько дней, и они забываютъ о своей агоніи, мечтая о моей казни. Ахъ, если бы народъ зналъ! Всѣ улики противъ меня! Я довѣрился какой-то несчастной роспискѣ, какой-то подписи, которую можно зачеркнуть тѣмъ же перомъ, которымъ написали. Чѣмъ больше давало правительство лживыхъ обѣщаній, тѣмъ большимъ лжецомъ оказывался я. Конечно, меня можно счесть за ихъ сообщника.
ѣлалъ, бросается въ глаза... Ахъ! У меня есть свое убѣжденіе. Масса такъ же недовѣрчива, злобна, неблагодарна, глупа, какъ тѣ, кто ею правитъ. Никогда она не повѣритъ, что можно быть чистымъ и великимъ такъ, безкорыстно.
ЭРЕНЬЕНЪ. Я запрещаю тебѣ думать такъ.
КЛАРА. Вчера ты самъ говорилъ это.
ЭРЕНЬЕНЪ. О! Я -- это другое дѣло!.. (Пауза) Народъ любитъ меня, и я люблю его, несмотря ни на что, при всякихъ обстоятельствахъ. То, что происходитъ, не болѣе, какъ ссора между нами двумя.
(Враждебные крики на улицѣ)
ѣ же самыя уста, которыя превозносили тебя! Ахъ! Трусы! Презрѣнные! Безумцы!
(Новая буря криковъ)
ЭРЕНЬЕНЪ. Въ самомъ дѣлѣ, можно подумать, что они меня никогда не знали. (Идетъ къ окну съ поднятыми кулаками) О, эти звѣри! Звѣри! Звѣри! (Потомъ возвращается къ бюро) Однако, вчера, на собраніи, на Старомъ Рынкѣ, всѣ выразили мнѣ одобреніе. Эно защищалъ меня съ такимъ жаромъ, что я прощаю ему все. Ле-Брэ пришелъ ко мнѣ сегодня ночью, чтобы ободрить меня. Двуличность правителей стала видна насквозь. Вся Оппидомань вернулась къ своему истинному учителю. Мой часъ снова наступилъ. Неправда-ли? (Съ нетерпѣніемъ) Ну, говори же!
КЛАРА. Да, есть надежда.
ЭРЕНЬЕНЪ.
ѣтъ сомнѣнья! Нѣтъ!
Пусть криковъ множество и пусть они упорны.
Ко мнѣ -- провижу я -- простерся рукъ букетъ,
И будутъ руки всѣ моей рукѣ покорны;
И вновь рождается, какъ памяти приливъ,
ѣна,
Воскресшихъ дней живительная смѣна.
(Говоритъ самъ съ собою)
И міру вѣдомы мои дѣянья:
ѣ таитъ
Кто ненавидитъ и молчитъ,
И тотъ, съ кѣмъ я связалъ мои желанья...
Во мнѣ отнынѣ воплощенъ
Прекрасный сонъ.
Какъ никогда -- мечтаю жить и жить,
И этимъ ужасамъ, и крикамъ, и стенаньямъ
Души моей не побѣдить.
И въ ней --
Они сильнѣй.
КЛАРА (указывая на улицу). Если бы они видѣли тебя, какъ бы они были подкуплены твоей увѣренностью!
Мой другъ, ты гордость мнѣ внушилъ,
Исполнилось съ твоей душой сліянье:
ѣ сгораю я,
Возьми мое лобзанье,
Возьми его, носи, какъ ясный щитъ,
Пусть онъ -- сверкающій -- тебя хранитъ.
ѣй, нѣжнѣй
ѣдалъ... (Она цѣлуетъ его)
ЭРЕНЬЕНЪ. Если бы я самъ себя потерялъ, я снова нашелъ бы себя въ тебѣ: такъ моя сила перешла къ тебѣ въ сердце! Но я такъ твердъ въ своей судьбѣ, что ничто изъ того, что происходитъ теперь, не кажется мнѣ реальнымъ. Я вѣрю въ неожиданное, въ случай, въ неизвѣстное. (Указываетъ на улицу) Пусть кричатъ и кричатъ еще! Они уже готовы раскаяться.
(Волненіе растетъ. Слышны глухіе удары въ дверь внизу. Стекла въ окнахъ разбиты)
ЭРЕНЬЕНЪ. Если они будутъ стучать, я отворю имъ.
КЛАРА. Это было бы безуміемъ.
ѣдой! Никогда я не отталкивалъ ихъ, когда они стучались въ мою дверь.
Эреньенъ бѣжитъ къ окну, оттолкнувъ Клару, которая хотѣла его удержать. Онъ отворяетъ окно и стоитъ передъ нимъ, скрестивъ руки. Шумъ стихаетъ и смѣняется молчаніемъ. Внезапно, издалека, доносятся другіе крики: "Долой правительство! Долой провокаторовъ! Да здравствуетъ Эреньенъ!"
ЭРЕНЬЕНЪ. Наконецъ-то! Вотъ настоящій народъ. Это онъ привѣтствовалъ меня на Старомъ Рынкѣ! Мое сердце меня не обмануло. Когда я былъ еще глухъ, онъ уже слышалъ.
(Волненіе. Толкотня. Противорѣчивые возгласы. Потомъ постепенно все стихаетъ)
КЛАРА (у окна). Ле-Брэ хочетъ говорить. Слушай.
ѣливо). Я самъ хочу говорить.
ЛЕ-БРЭ (на улицѣ). Эреньенъ былъ искрененъ и правъ. (Ропотъ) Вотъ васъ тутъ человѣкъ пятьсотъ, и вы освистываете его, а между тѣмъ среди васъ нѣтъ ни одного, кому бы онъ не помогалъ. (Ропотъ) Меня онъ вырвалъ изъ когтей консульскихъ судей. Въ прошломъ году онъ сражался, чтобы выручить Эно. А вы всѣ? Въ страшные дни стачки, когда вамъ угрожалъ голодъ, онъ спасъ васъ, онъ васъ...
ЭРЕНЬЕНЪ (нетерпѣливо). Я не нуждаюсь въ защитѣ. (Говоритъ на улицу, обращаясь къ Ле-Брэ) Я хочу взять этотъ народъ; я не хочу, чтобы мнѣ его давали.
ТОЛПА. -- Дайте ему говорить.
-- Долой! Смерть! -- это предатель!
-- Смерть! Долой! -- это измѣнникъ!
-- Не шумите!
(Тишина)
ЭНО (на улицѣ). Я -- Шарль Эно -- я не довѣрялъ Жаку Эреньену. Онъ мнѣ казался двуличнымъ человѣкомъ: я его отвергалъ, какъ вы всѣ... Теперь я раскаиваюсь въ этомъ.
ЭНО. Правительство послало къ намъ подстрекателей. Я замѣтилъ ихъ вчера на собраніи Стараго Рынка. Они совѣтовали разнымъ бездѣльникамъ пойти убить Эреньена, разушить его домъ и придать этому видъ народной мести.
ТОЛПА. -- Смерть правительству!
-- Да здравствуетъ народъ Оппидоманьскій!
-- Да здравствуетъ Эреньенъ!
ТОЛПА. -- Зачѣмъ онъ взялъ на себя такое подозрительное порученіе?
-- Почему онъ покинулъ ваши собранія?
-- Это -- деспотъ.
-- Это -- мученикъ.
-- Молчите!
-- Пусть онъ проститъ насъ!
ЭРЕНЬЕНЪ. Проститъ васъ, да; потому что такой человѣкъ, какъ я, не долженъ возбуждать сомнѣній; потому что правительство Оппидомани обманываетъ такъ же легко, какъ легко я дышу. Кусокъ за кускомъ обваливается фасадъ его власти; клочки мантіи его могущества слетѣли съ его плечъ. Оно призвало меня сшить эти клочки. Оно послало меня на Авентинъ съ задней мыслью или завладѣть мною, или погубить меня. Миссія была трудна, опасна, соблазнительна. Я расквитался съ этимъ, какъ съ долгомъ. И вотъ я не погибъ для васъ и не взятъ имъ въ плѣнъ. Я былъ и остаюсь свободнымъ; я посвящаю, какъ всегда, всѣ мои силы на служеніе моей высшей идеѣ. (Нѣсколько апплодисментовъ) Я слышалъ только-что крики: Измѣнникъ! Измѣнникъ! (Оборачивается и беретъ со стола пачку бумагъ) "Измѣнникъ", -- чего только не дѣлали, чтобы я сталъ имъ! (Размахиваетъ пачкой бумагъ) Въ этой пачкѣ писемъ мнѣ обѣщаютъ все, что можетъ предложить низость отступнику и подлость измѣннику. Я отдаю вамъ эти письма, чтобы вы могли коснуться пальцами цинизма, коварства, вѣроломства, низости и слѣпоты правительства. Всѣ они сопровождались настойчивыми хлопотами, всѣ были прологомъ къ самымъ горячимъ домогательствамъ, во всѣхъ заключалась лишь тѣнь того вѣроломства, которое разоблачали ихъ личные переговоры. То, что не смѣли писать, говорили; то, что не смѣли запечатлѣть на бумагѣ, повѣряли словамъ; намекали на то, что не смѣли высказать открыто. Послѣ каждой неудачи возобновляли попытку; на отказъ отвѣчали болѣе щедрыми предложеніями. Наконецъ, потеряли всякую гордость. Стоило мнѣ сдѣлать одинъ только жестъ, открыть вотъ эту руку, и я захватилъ бы все могущество и въ одномъ себѣ олицетворилъ бы все прошлое. Ахъ! Я самъ любуюсь собою, когда думаю о томъ, съ какою силой моя рука оставалась сжатой. А теперь читайте сами эти письма. (Онъ бросаетъ ихъ въ толпу) Обсуждайте ихъ, дѣлите ихъ, распространяйте ихъ по всѣмъ угламъ Оппидомани. Въ нихъ обнаруживается полное разложеніе правительства. Вы поймете все. Что касается меня, то я пришелъ къ безумному рѣшенію -- себя обезоружить,-- и въ этомъ я вижу спасенье для себя; охотно и радостно я готовъ навсегда пасть въ глазахъ консуловъ; я наношу имъ оскорбленье, которое не прощаютъ, и отдаю себя на вашъ судъ. Отнынѣ вы будете отвѣчать за мою голову. (Восторженные крики) Меня могутъ поразить со всѣхъ сторонъ. Развѣ я не блестящая мишень, въ которую цѣлятся всѣ стрѣлки? Клянитесь же мнѣ, какую бы клевету ни распространяли обо мнѣ, какую бы басню, безумную или правдоподобную, ни выдумали про меня, клянитесь мнѣ слѣдовать за мной съ закрытыми глазами и яснымъ сердцемъ. (Клянутся, апплодируютъ) Мы должны радоваться и гордиться тѣмъ, что мы принадлежимъ другъ другу, что мы одинаково ненавидимъ, любимъ и думаемъ. (Крики одобренія) Я буду вашей душой, а вы моими руками. И вмѣстѣ мы одержимъ такія великолѣпныя побѣды, что люди, увидѣвъ ихъ, благодаря намъ, живыми и сіяющими, сдѣлаютъ своей эрой день нашей побѣды! (Одобренія; наступаетъ тишина; Эреньенъ продолжаетъ) А теперь я прошу Викентія Ле-Брэ и Шарля Эно присоединиться ко мнѣ. Я хочу, чтобы между нами не было никакихъ недомолвокъ. (Новыя одобренія. Эреньенъ обертывается и подходитъ къ Кларѣ, которая цѣлуетъ его) Теперь ты видишь, что никогда не нужно отчаиваться въ народѣ! (Помолчавъ) Скажи нашему развѣдчику при Ордэнѣ, чтобы онъ вошелъ,-- сейчасъ же.
(Эно и Ле-Брэ входятъ. Клара выходитъ)
ѣда!
ЭНО. О, вы настоящій учитель. Когда я выступаю противъ васъ, я чувствую себя безсильнымъ; я становлюсь сильнѣе въ тысячу разъ, когда мы вмѣстѣ.
ЭРЕНЬЕНЪ. Наконецъ-то! На этотъ разъ, по крайней мѣрѣ, наше старое правительство, кажется, окончательно увязло въ своей грязи. (Садится) Несмотря на всѣ свои обѣщанія и клятвы, оно не помогло еще ни одной семьѣ революціонеровъ. Оно поручило нашимъ исполнять самыя опасныя дѣла -- приготовленіе пороха и взрывчатыхъ веществъ. Непріятельскія бомбы падали на ихъ работу. Составили списки подозрительныхъ: у каждаго изъ военныхъ начальниковъ свой списокъ.
ЛЕ-БРЭ. Вы, вѣроятно, раскаиваетесь въ вашемъ поступкѣ на Авентинѣ?
ЭРЕНЬЕНЪ. Полноте! (Внезапно обращаясь къ Эно) Знаешь ли, Шарль Эно, что я прицумалъ въ то время, когда ты направлялъ противъ меня это мятежное движеніе?
ѣрьте, что во всемъ этомъ моя роль...
ѣ я не забылъ всего? Да, поверхъ головъ и тысячи рукъ мятежа, побѣжденнаго сегодня, я осуществлялъ самую смѣлую мечту моей жизни, единственную, для которой я живу. (Внезапно поднявшись) Не далѣе, какъ черезъ три дня, врагъ мирно войдетъ въ Оппидомань, и мы его примемъ.
ЭНО. Это невозможно.
ЭРЕНЬЕНЪ. Лица изъ среды правительства непрестанно искушали меня. Я терпѣливо спорилъ съ ними, разспрашивая ихъ, обманывая, требуя гарантій и довѣрія; поочередно то давая, то снова отнимая у нихъ надежду, вывѣдывая ихъ секреты, противопоставляя ихъ старческой тактикѣ мою быстроту и мою злобу. Я дерзко, безумно забавлялся ими -- и теперь я знаю лучше, чѣмъ кто-либо, особенно лучше ихъ самихъ, какъ неизбѣжна и близка ихъ гибель. Ихъ казна? Она опустошена. Ихъ запасы? Истощены. Ихъ житницы? Разграблены. Болѣе нѣтъ хлѣба, чтобы выдержать осаду; нѣтъ денегъ, чтобы защищаться. Спрашивается, на какія безумія, на какія растраты, на какія оргіи ушли общественныя деньги и провіантъ. Каждый обвиняетъ всѣхъ. Армія? Третьяго дня пять батальоновъ отказались идти. Рѣшили казнить зачинщиковъ. Приводятъ на мѣсто казни: ни одинъ солдатъ не хочетъ убивать; они еще живы. (Радостные крики на улицѣ: "Да здравствуетъ Эреньенъ!") Консулы ссорятся въ совѣтѣ. Одинъ предлагаетъ планъ, сосѣдъ его отвергаетъ, излагаетъ свой и желаетъ, чтобы его приняли. Уже восемь дней министры обдумываютъ планъ общей вылазки черезъ Римскія Ворота; они готовы поставить его на голосованіе: никто изъ консуловъ не становится во главѣ полка. Каждый правитель присылалъ мнѣ своего развѣдчика: эти старики даже между собой не могутъ столковаться. Они похожи на несчастныхъ совъ въ клѣткѣ, въ которой перевернули насѣсти. Они горячатся, кричатъ и не замѣчаютъ пожара, который пылаетъ вокругъ. Всѣ неловкости, ошибки и преступленія они сваливаютъ другъ на друга. Они боятся быть отвѣтственными. Девизомъ ихъ управленія становится вопросъ -- что дѣлать?
КЛАРА (входя). Развѣдчикъ пришелъ.
ѣсь, у насъ, въ городѣ; сейчасъ вы увидите, что дѣлается тамъ, у непріятеля. Послѣ этого вы поймете, что война больше невозможна. (Представляетъ развѣдчика) Вотъ одинъ изъ тѣхъ, въ которыхъ я увѣренъ. Онъ знаетъ больше, чѣмъ мы всѣ о настроеніи обѣихъ армій. (Развѣдчику) Разскажите имъ все, что узнали.
(Эреньенъ ходитъ по комнатѣ взадъ и впередъ)
РАЗВѢДЧИКЪ. Въ прошлый вторникъ, ночью, мой братъ былъ посланъ на развѣдки на аванпосты. Онъ отошелъ очень далеко, чтобы узнать, не разрушился ли окопъ, который мы бомбардировали, и не помѣшаетъ ли онъ общей вылазкѣ черезъ Римскія Ворота.
ЭРЕНЬЕНЪ (прерывая). Это та вылазка, о которой я вамъ говорилъ.
РАЗВѢДЧИКЪ (продолжаетъ). Неожиданно его спрашиваетъ въ темнотѣ чей-то тихій голосъ, какъ бы опасаясь испугать и заставить убѣжать. Обмѣнялись нѣсколькими мимолетными, дружескими словами. Его спросили, правда ли, что въ Оппидомани не осталось людей съ характеромъ, которымъ не надоѣла бы война окончательно.
ѣхъ поръ подобныя бесѣды повторяются все чаще и чаще.
РАЗВѢДЧИКЪ. Мой братъ отвѣчалъ, что Оппидомань защищается, что возмущеніе противъ истребленія народа должно исходить не отъ побѣжденныхъ, а отъ побѣдителей. Другіе встрѣтившіеся солдаты сказали, что осаждающіе устали, что бѣглецовъ не сочтешь, что нарушеніе дисциплины обнаруживается ежедневно, что нѣтъ больше арміи, что вынуждены будутъ отказаться отъ осады, если ужасная эпидемія, которая опустошаетъ войска, не прекратится. Хотятъ союза всѣхъ бѣдствій противъ всѣхъ властей.
ЭРЕНЬЕНЪ. Ну кто, послѣ такого подтвержденія человѣческой солидарности, осмѣлился бы сказать, что сознаніе остается коснымъ.
О, этотъ трепетъ нежданныхъ признаній
Въ черный страшный часъ ночной,
ѣ битвъ и стенаній!
О, этотъ шопотъ души
Прозрѣвшей отнынѣ!
Этимъ тайнамъ внимали невольно
Лишь ясныя звѣзды въ небесной пустынѣ!
ѣйшему лучу свѣта, который упадетъ на васъ изъ двери, вы готовы заключить, что тамъ -- огромное солнце. Съ тѣхъ поръ, какъ началась осада Оппидомани, прошелъ ли хоть одинъ день безъ того, чтобы противъ васъ не строили козней? Кто вамъ ручается за искренность этихъ солдатъ? Кто вамъ сказалъ, что Оппидомань откроетъ ворота хотя бы и безоружному врагу? Вы всему вѣрите слѣпо. Сила, влекущая васъ, настолько же безумна, насколько пламенна.
ЭРЕНЬЕНЪ. Одно несомнѣнно: необходимо помогать обстоятельствамъ и отдаться во власть великой надеждѣ, которая нынѣ проходитъ черезъ міръ.
ѣды и заключитъ невыгодный для себя миръ?
ЭРЕНЬЕНЪ. Вы разсуждаете, ничего не зная. Бродяги и крестьяне, которыхъ въ началѣ осады выбросили въ деревню и которые живутъ Богъ знаетъ какъ, между осаждающими и нами, представляли мнѣ свѣдѣнія изо дня въ день. Ордэнъ подтверждаетъ ихъ донесенія, и я провѣрялъ все. Бомбардировка должна была прекратиться. Эпидемія истребляетъ войско: двадцать тысячъ человѣкъ умерло; всѣ рвы траншей до края наполнены трупами. Одного генерала убилъ солдатъ, внезапно сошедшій съ ума. Подчиненные соединились между собою, чтобы разрушать осадныя работы. Заклепываютъ пушки; бросаютъ въ рѣку пули и порохъ. Нищета, скорбь, тоска, плачъ, гнѣвъ, всемірный ужасъ рождаютъ, наконецъ, эти надежды на согласіе, эти искренніе, братскіе крики. Сами обстоятельства содѣйствуютъ намъ.
ЛЕ-БРЭ. Вы удивительный! Васъ считали сраженнымъ, а вы больше, чѣмъ когда-либо, приблизились къ великому дѣлу.
ѣю вѣру, вѣру, способную сообщиться цѣлому міру. Я вижу себя въ другихъ, я въ другихъ себя чувствую, я во многихъ повторяю себя; я имъ уподобляюсь. Армія Оппидомани принадлежитъ мнѣ; армія вражеская принадлежитъ Ордэну, моему ученику и стороннику. Мы оба работали съ увлеченіемъ. Что за дѣло до прежней мудрости, умѣренной, систематической, записанной въ книгахъ! Она участвовала въ дѣлѣ малаго милосердія вчерашняго дня; сегодня -- дѣло моего милосердія. (Развѣдчику) Иди, скажи тѣмъ, кто сегодня вечеромъ пойдетъ на аванпосты, что я буду съ ними. Ты предупредишь Ордэна.
(Восторженные крики на улицѣ. Солдатъ уходитъ)
ЭРЕНЬЕНЪ (къ Эно и Ле-Брэ). Вы пойдите со мной? Не правда ли? Говорите скорѣй!
ЛЕ-БРЭ. Конечно.
ЭРЕНЬЕНЪ (къ Эно). А вы?
ѣхъ поръ, пока живы начальники, они будутъ имѣть возможность вредить. Пока у нихъ оружіе, они будутъ убивать. Они явятся реакціей, которая пойдетъ по пятамъ за вашей побѣдой. Прежде всего необходимо уничтожить ихъ.
ЭРЕНЬЕНЪ. Они будутъ прошлымъ, они будутъ безсильными и ничтожными. Итакъ, вы идете со мной?
ЭНО. Нѣтъ.
ЭРЕНЬЕНЪ. Хорошо. Великія дѣла мы совершимъ безъ васъ.
(Снова радостные крики на улицѣ. Эреньенъ наклоняется въ окно и принимаетъ привѣтствія)
ѣдить? И какъ онъ увлекаетъ васъ въ вихрь его бури?
ЭНО. У этого человѣка какая-то непонятная сила жизни. (Послѣ паузы) Я все-таки пойду съ нимъ.
СЦЕНА ВТОРАЯ.
Разоренный домъ. Ночью, на аванпостахъ. Съ одной стороны холмы и траншеи; съ другой -- отдаленныя окрестности Оппидомани, полуосвѣщенныя. Ле-Брэ сидитъ на грудѣ камней; передъ нимъ -- непріятельскій офицеръ и солдаты. Появляются молчаливыя группы.
ЛЕ-БРЭ. Въ Оппидомани правители, судьи, богатые горожане -- всѣ во власти народа. Они не подозрѣваютъ объ ихъ близкомъ пораженіи и думаютъ, что они еще управляютъ. Но то, чего желаетъ Эреньенъ, исполнится.
ѣливаются больше наказывать. Всѣ связи, соединявшія насъ съ нашими начальниками и предводителями, порваны. Мы -- подчиненные и ничтожные -- мы стали хозяевами. Подумать только, что послѣ двадцати мѣсяцевъ войны, послѣ завоеванія шести провинцій, послѣ взятія десяти крѣпостей, мы -- безсильные, терпимъ неудачу передъ вашей безумной столицей.
ЛЕ-БРЭ. Ордэнъ придетъ?
ОФИЦЕРЪ. Я его жду.
ѣніемъ жду его. Я не знакомъ съ нимъ.
ОФИЦЕРЪ. Ему пятьдесятъ лѣтъ, онъ простой капитанъ. Въ часы мрачныхъ и суровыхъ зимнихъ вечеровъ нашей холодной страны, среди сѣрой и снѣжной скуки маленькаго городка, гдѣ былъ только гарнизонъ, онъ склонилъ меня къ своимъ замысламъ и къ своей вѣрѣ. Онъ садился у меня, по ночамъ, у камина при свѣтѣ лампы; мы спорили. Труды Эреньена просвѣтили его; они были и моимъ свѣтомъ. Ордэнъ мнѣ ихъ объяснялъ, комментировалъ съ такою искренней убѣжденностью, что ничто мнѣ не казалось болѣе яснымъ въ мысляхъ и сужденіяхъ человѣческихъ. Ахъ! Эти безсонныя ночи, дружескія и пылкія! Вы всѣ, вы, граждане Оппидомани, никогда не поймете, какія чудеса можетъ произвести одна книга въ серьезныхъ душахъ, обманутыхъ и глубокихъ,-- тамъ, въ этихъ мрачныхъ и пустынныхъ странахъ.
ОРДЭНЪ. Я пришелъ къ вамъ и горжусь тѣмъ, что могу познакомиться. Нѣтъ ни одной идеи, которая не была бы у насъ общей.
ЭРЕНЬЕНЪ. Но вашимъ письмамъ я чувствовалъ, что могъ бы всецѣло положиться на васъ. Мы оба рискуемъ жизнью, оба любимъ другъ друга въ одной и той же идеѣ, глубокой и прекрасной.
Мы не боимся вражескихъ клеветъ,
И въ гордыхъ душахъ нѣтъ сомнѣнья,
Возврата нѣтъ
И будемъ смѣлы, будемъ ясны,--
О, наши планы такъ прекрасны!--
Другъ другу руку подадимъ
И совершимъ добро мятежными руками...
ОРДЭНЪ. Моя душа болѣе спокойна и ясна, чѣмъ наканунѣ сраженія. Всѣ слова, которыя оправдываютъ нашъ союзъ, уже прозвучали въ вѣкахъ.
ЭРЕНЬЕНЪ. Если бы нужны были чудеса, они совершились бы сегодня. Воздухъ, которымъ дышатъ; горизонты, на которые смотрятъ; лихорадка, что стучитъ у насъ въ вискахъ; весь этотъ пожаръ, въ которомъ каждый изъ насъ не болѣе, какъ пламя,-- все это предсказываетъ новую справедливость.
ОРДЭНЪ. Моя пропаганда не прекращалась. Прежде я велъ ее въ глубокой тайнѣ. Потомъ надзоръ до того ослабъ, что моя осторожность оказалась излишней. Съ тѣхъ поръ, какъ маршалъ Арменцъ, который былъ, въ сущности, единственнымъ начальникомъ, подвергся опалѣ, наша армія болѣе не существуетъ. Не зная ничего точно, наши солдаты предугадываютъ, что замышляется. Одинъ приказъ,-- и всѣ уйдутъ къ Оппидомани счастливые, довѣрчивые и братски настроенные. Большинство погибшихъ генераловъ замѣнено офицерами, изъ которыхъ нѣкоторые -- наши друзья. Только старики-начальники кажутся мнѣ безнадежными. Они могутъ быть опасны, если мы не станемъ дѣйствовать немедленно, быстро, завтра.
ЭРЕНЬЕНЪ. Нужно дѣйствовать съ быстротою молніи.
ЭНО. Но я думаю, необходимо, чтобы Оппидомань какъ можно скорѣе узнала то, чего мы хотимъ.
ЭРЕНЬЕНЪ. Она угадываетъ. Завтра узнаетъ.
ѣръ и не обезпечивъ себѣ успѣха.
ѣ мѣры приняты; всѣ гарантіи у меня въ рукахъ; вы одинъ колеблетесь и дрожите, у васъ нѣтъ вѣры, вы боитесь довѣрять.
ОРДЭНЪ. Вотъ что я предлагаю: завтра, лишь только стемнѣетъ, въ семь часовъ, всѣ присутствующіе здѣсь и всѣ наши друзья дадутъ приказъ ихъ подчиненнымъ идти миролюбиво къ Опиндомани. Въ это время тѣ, кто останется изъ нашихъ начальниковъ, сойдутся, чтобы отпраздновать ихъ первую побѣду. Мой братъ съ тремя батальонами, которые преданы намъ, составятъ стражу вокругъ пиршества. Движеніе полковъ начнется съ востока; они направятся одновременно къ Римскимъ воротамъ и къ Вавилонскимъ; они достигнутъ ихъ черезъ часъ.
ЭРЕНЬЕНЪ. Римскія ворота находятся слишкомъ близко ко дворцу правительства. Первые полки должны войти въ Вавилонскія ворота и разсыпаться по народнымъ кварталамъ. Ахъ! Вы увидите, какой удивительный нашъ народъ, какъ онъ приметъ васъ, будетъ привѣтствовать, раскроетъ свою душу, бурную и великолѣпную. На пути у васъ будутъ двѣ казармы; изъ нихъ солдаты присоединятся къ вашимъ, и вы будете въ центрѣ города, когда правительство будетъ еще глухо и сонно. Тогда только вы подойдете къ Римскимъ воротамъ. Безуміе нашихъ правителей и ихъ приверженцевъ поможетъ намъ. Только пятьсотъ консульскихъ стражниковъ останутся имъ вѣрны. Всѣ другіе полки, расквартированные во дворцѣ, примутъ васъ съ восторгомъ. Если между стражей и нами произойдетъ схватка, предоставьте нашимъ уладить это дѣло. Оставайтесь внѣ всякихъ столкновеній. Вы не должны произвести вы одного выстрѣла.
ОРДЭНЪ. Мы добросовѣстно исполнимъ все, что вы совѣтуете.
ЭРИНЬЕНЪ. Только вы, какъ побѣдители, можете осуществить нашу мечту. Революціи всегда начинаются отказами отъ привиллегій: вы откажитесь отъ побѣды.
ѣлъ только одинъ нашъ король.
ЭНО. Ахъ, конечно, ваше нападеніе было незаконно, начало вашихъ военныхъ дѣйствій...
ОРДЭНЪ (перебивая). Послѣдній разъ намѣтимъ роли. Мой братъ позаботится о нашихъ начальникахъ. Въ восемь часовъ три тысячи человѣкъ проникнутъ въ Вавилонскія ворота. Римскія ворота откроются потомъ, чтобы пропустить другіе батальоны. Ни трубъ, ни знаменъ; ни одного выстрѣла, ни одной пѣсни. Вступленіе произойдетъ внезапно, мирно и молчаливо. Не правда ли?
ЭРЕНЬЕНЪ. Прекрасно. Остальное касается насъ. Оппидомань готова; она васъ ждетъ. Въ одинъ часъ вы займете весь городъ. А теперь разойдемся; пусть у насъ не будетъ времени для возраженій... Они мѣшаютъ энергіи, они волнуютъ. Наша единственная тактика -- быстрота и отвага. Итакъ, до завтра -- тамъ!
(Жмутъ другъ другу руки; расходятся. Ордэнъ и Эреньенъ обнимаются)