Эмиль Верхарнъ.
Зори.
Пьеса въ четырехъ актахъ.
Переводъ Георгія Чулкова.
ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:
ТОЛПА.
ГРУППЫ РАБОЧИХЪ, НИЩИХЪ, ФЕРМЕРОВЪ, СОЛДАТЪ, ЖЕНЩИНЪ, ЮНОШЕЙ, ПРОХОЖИХЪ, МАЛЬЧИШЕКЪ, СТАРИКОВЪ.
ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ, трибунъ.
ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ, его отецъ.
КЛАРА, его жена.
ЖОРЖЪ, его сынъ.
ЭНО, братъ Клары.
ОРДЭНЪ, капитанъ вражеской арміи, ученикъ Эреньена.
ЛЕ-БРЭ, приверженецъ Эреньена
ДЯДЯ ГИСЛЭНЪ, фермеръ.
СВЯЩЕННИКЪ.
ОФИЦЕРЪ.
РАЗВѢДЧИКЪ.
ЦЫГАНЪ.
ПАСТУХЪ.
НИЩІЙ БЕНУА.
ДЕРЕВЕНСКІЙ ПРОРОКЪ.
ГОРОДСКОЙ ПРОРОКЪ.
Группы дѣйствуютъ, какъ одно многоликое и разнорѣчивое существо.
АКТЪ ПЕРВЫЙ.
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
Широкій перекрестокъ. Справа спускаются дороги изъ Оппидомани, слѣва -- поднимаются изъ равнины. Безконечные ряды деревьевъ тянутся вдоль дорогъ. Враги приблизились къ городу и обложили его. Страна -- въ огнѣ. Огромное зарево вдали. Набатъ. Группы нищихъ расположились во рвахъ. Другія стоятъ на кучахъ гравія, наблюдаютъ за тѣмъ, что дѣлается вдали, и обмѣниваются впечатлѣніями.
НИЩІЕ. -- Посмотрите: съ этого бугорка видно, какъ пылаютъ селенія.
-- Влѣземте на деревья; мы лучше увидимъ. нищій, уже взобравшійся на дубъ. Сюда! Сюда!
НИЩІЕ (смотрятъ въ сторону города). -- Около города пожаръ все разгорается и растетъ.
-- Слышны взрывы пороховыхъ погребовъ.
(Громъ картечи и взрывъ)
-- Загорается заводъ въ гавани, и набережная, и доки. Пламя охватываетъ керосиновые склады. Мачты и реи обугливаются и образуютъ на горизонтѣ кресты.
НИЩІЕ (смотрятъ въ сторону равнины). -- На днѣ равнины вся деревня въ огнѣ. Огонь пожираетъ ферму Эреньена: домашнюю утварь бросаютъ во дворъ, какъ попало. Изъ стойлъ выводятъ скотъ съ покрытыми головами. Несутъ больного старика на большой постели.
-- Теперь очередь за арендаторами: смерть слѣдуетъ за ними по пятамъ.
-- О, прекрасное и нежданное отмщенье! Теперь изгнаны тѣ, которые насъ выгоняли. Они хлынули потокомъ на большія дороги. Подѣйствовали теперь наши богохуленія, проклятья, мольбы, нашъ великій гнѣвъ!
-- Въ болота въ ярости бѣгутъ стада,
И ржутъ въ безумной слѣпотѣ.
Одинъ изъ нихъ на согнутомъ хребтѣ
Несетъ съ собой пожаръ и смерть.
Кусаетъ въ гнѣвѣ гриву конь:
Его хребетъ грызетъ огонь.
Смотрите всѣ, вотъ здѣсь, въ огнѣ
Безумцы пламя вилами вздымаютъ...
-- Колокола безумствуютъ среди порывовъ вѣтра. Церкви и башни рушатся. Право, теперь самъ Богъ въ ужасѣ
-- А почему возгорѣлась война?
-- Всѣ короли мечтаютъ завладѣть Оппидоманью. Всѣ, со всѣхъ концовъ свѣта, смотрятъ на нее съ вожделѣньемъ.
Появляется нѣсколько растерянныхъ людей. Они бѣгутъ по дорогамъ куда попало. Нѣкоторые изъ нихъ останавливаются и кричатъ:
-- Фермеры складываютъ на телѣги пожитки и скарбъ; они направляются въ городъ; они сейчасъ пройдутъ здѣсь.
ГРУППА НИЩИХЪ. -- Вотъ удобный моментъ проникнуть въ Оппидомань.
-- Пойдемъ за ними...
НИЩІЙ БЕНУА. За ними слѣдовать? Откуда ты пришелъ?
Въ дни, когда мы бунтарями-бродягами стали,
Всѣхъ насъ и ночью, и днемъ
Фермеры мучили тяжкимъ трудомъ,
ѣдностью насъ угнетали.
Яствами были они,
Голодомъ алчнымъ мы были.
Такъ пожираетъ огонь въ эти дни
Хлѣбъ, что въ амбарахъ сложили.
Зубы у насъ, какъ огонь; и пожара страшнѣй
Ярость горящихъ ногтей.
Вотъ я бреду, отдыхаю, и снова бреду,
Кличу я злую бѣду
Къ нимъ на пороги, гдѣ самъ я прошу подаянье.
Этой рукой умножаю людей ненавистныхъ страданья.
Грабили руки мои мертвецовъ изъ могилъ,
Старой рукой я насилье свершалъ и душилъ
Ихъ дочерей.
Я ненавижу этихъ людей,
Что достойны дубинъ и камней.
СТАРИКЪ. Зачѣмъ ихъ убивать? Они теперь безвредны, жалки, какъ мы сами.
НИЩІЙ БЕНУА. Молчи: ты слишкомъ старъ, чтобы чувствовать, какъ мужчина.
Новыя толпы торопливо идутъ по дорогѣ Оппидоманьской. Появилась группа рабочихъ. Одинъ изъ нихъ обращается къ нищимъ.
РАБОЧІЙ. Эреньенъ прошелъ уже?
РАБОЧІЙ (пастуху). Проходилъ здѣсь Эриньенъ?
ПАСТУХЪ (въ рубищѣ). Я жду его. Онъ пошелъ ухаживать за своимъ отцомъ. Я хотѣлъ бы снова увидѣть его. Я вылѣчилъ его, когда онъ былъ ребенкомъ.
РАБОЧІЙ. Онъ долженъ прійти. Мы вмѣстѣ подождемъ его.
ПАСТУХЪ. Какъ онъ покинулъ городъ? Да и враги не должны были бы его выпускать.
РАБОЧІЙ. Эреньенъ дѣлаетъ то, что хочетъ. Его отецъ умираетъ въ селеніи и звалъ его.
ПАСТУХЪ. Вѣрители вы, что онъ укротитъ Оппидомань?
РАБОЧІЙ.
Но развѣ не учитель онъ народа?
Вѣдь онъ -- необычайный и священный --
И въ этотъ мрачный часъ живетъ
Для будущихъ вѣковъ, рукой ихъ осязая;
Онъ лучше всѣхъ умѣетъ разсудить,
Гдѣ нуженъ разумъ, гдѣ безумье
Для покоренья новыхъ дней;
И книги ясныя его сознанье наше озаряютъ,
Въ нихъ съ очевидностію видишь,
Что къ лучшему ведетъ,
Что дѣлаетъ людей богами въ мигъ иной.
ПАСТУХЪ. Вы, вѣрно, одинъ изъ сторонниковъ его, тамъ, въ городѣ, одинъ изъ его друзей?
Есть сотни, тысячи людей,
Готовыхъ слѣдовать за нимъ до той черты,
Гдѣ воплощаются завѣтныя мечты.
Рабочій уходитъ на дорогу ожидать появленія Эреньена. Еще -- бѣглецы; потомъ -- группа крестьянъ, влекущихъ воза и ручныя телѣжки. Лошади съ большою кладью взбираются на косогоръ.
ДЯДЯ ГИСЛЭНЪ. Наши животныя выбились изъ силъ. Нужно имъ дать отдохнуть. Эй, вы тамъ, нищіе, не проходилъ-ли здѣсь эта каналья Эреньенъ?
НИЩІЙ БЕНУА. Молчи, дядя Гислэнъ.
ДЯДЯ ГИСЛЭНЪ. Молчать! Молчать! Зачѣмъ? Ради кого? Стало-быть, Эреньенъ васъ знаетъ!..
НИЩІЙ БЕНУА. Дядя Гислэнъ! Мы здѣсь сила и можемъ убить тебя прежде, чѣмъ ты позовешь на помощь. Хоть ты изъ года въ годъ и бросалъ намъ за дверь объѣдки твоихъ свиней и помои изъ твоей кухни, но вѣдь и мы жертвовали тебѣ изъ года въ годъ наши мольбы и молитвы. Мы покончили съ прошлымъ, и настоящее принадлежитъ намъ.
(Онъ съ угрозой направляется къ Гислэну)
КРЕСТЬЯНИНЪ (подбѣгаетъ). Дядя Гислэнъ! Дядя Гислэнъ! Съ твоей фермы на Звенящихъ Поляхъ огонь перешелъ на всѣ Волчьи Равнины!
Деревья всѣ пылаютъ вдоль дорогъ,
И ельникъ весь шипитъ, кричитъ и воетъ,
И пламя вверхъ растетъ
До облаковъ
И лижетъ небо.
ГИСЛЭНЪ. Меня эти вѣсти теперь не смутятъ. Пусть лѣсъ и поляны пожретъ обезумѣвшій пламень. Пусть вѣтеръ и воздухъ, и небо горятъ, И лопнетъ вся почва, какъ голый изсохнувшій камень.
(Мѣняя тонъ)
Сейчасъ меня нищій грозилъ умертвить...
(Обращаясь къ нищему Бенуа)
ѣе, не медли же болѣ!
Вотъ руки мои, что пришлось мнѣ ничтожнымъ трудомъ осквернить,
Вотъ сердце мое съ непреклонною волей,
Вотъ кожа сухая въ отверстіяхъ поръ,
Вотъ жалкій хребетъ...
Я -- старый калѣка.
И столько ужъ лѣтъ
Останки влачу человѣка!
Скажите, зачѣмъ я живу до сихъ поръ?
Морозъ погубилъ мою пашню и поле,
Луга, гдѣ работалъ, погублены тяжкою долей.
Ліардъ по ліарду копилъ мой отецъ,
И то, что онъ спряталъ, зарылъ, сохранилъ, какъ скупецъ,
Я нынѣ проѣлъ, потерялъ...
Напрасно моихъ сыновей умолялъ:
Они расточали;
И городъ голодный
Пожралъ ихъ; они все мечтали
О жизни позорной, безплодной.
Деревни, мѣстечки всѣ стали пустыней,
И кровь изсушила ихъ Оппидомань.
И нынѣ
Вѣтвятся болѣзни на пашнѣ, въ поляхъ:
Въ водѣ, на землѣ и въ лучахъ!
КРЕСТЬЯНИНЪ. Твои скорби -- также и наши скорби. Мы всѣ равно несчастны.
ДЯДЯ ГИСЛЭНЪ.
Помню я въ дѣтствѣ праздникъ веселый посѣва:
Почва покорна была и животнымъ, и людямъ.
Ленъ поднимался, какъ счастье въ расцвѣтѣ...
Нынѣ же! Почва страшитъ!
Вѣрно, нельзя было трогать чего-то,
Что было скрыто въ землѣ и священно.
Каменный уголь -- владыка всего,--
Все было нѣкогда въ мракѣ зарыто.
Рельсы -- звено за звеномъ -- пролагаютъ свой путь по равнинамъ,
Тамъ -- золотые сигналы, доспѣхи равнинъ;
Поѣздъ поля задѣваетъ и мызы сверлитъ,
Дымъ поглотилъ небеса.
Юная, сильная зелень, трава и вода
ѣры.
Часъ наступилъ,
Часъ побѣдителей страшный --
Время огня, чугуна и свинца;
Можно подумать, что адъ поднимается нынѣ!
(Нищіе отступаютъ отъ него и не угрожаютъ больше)
НИЩІЙ. Бѣдняга!
ДЯДЯ ГИСЛЭНЪ. Бѣдняга! Какъ бы не такъ!
(Тащитъ одного крестьянина и указываетъ на усадьбу, которая пылаетъ)
Вы, конечно, думаете, что врагъ зажегъ мою усадьбу? Знайте же: (онъ показываетъ на свои руки) вотъ эти руки сдѣлали это. И мой лѣсъ у Болотныхъ Огней? Это онѣ же. И мои житницы и скирды? Это опять онѣ. Нѣтъ, нѣтъ, дядя Гислэнъ не бѣдняга. Онъ тотъ -- можетъ быть единственный,-- кто ясно видитъ. Люди не чтутъ больше своей нивы, не имѣютъ терпѣнія на медленный, но вѣрный трудъ; убиваютъ сѣмена, искусственно выращивая ихъ; все стараются устроить, умничаютъ, хитрятъ... Земля уже больше не женщина, а публичная дѣвка.
Врагъ ее губитъ теперь,
Городъ изранилъ ее,
Факелъ войны сожигаетъ,
Раньше ученые силу земли истощили,
Нынѣ же ядра разрушили землю.
Нынѣ -- увы! -- угрожаетъ косою намъ смерть.
Почвѣ не нужны ни дождь, ни роса,
Почвѣ не нужны снѣга на горахъ;
Съ ясными, нѣжными днями и солнцемъ
Лучше покончить ударомъ однимъ,
КРЕСТЬЯНИНЪ. Дядя Гислэнъ, должно быть, сошелъ съ ума.
ДРУГОЙ КРЕСТЬЯНИНЪ. Преступно оскорблять землю
ЕЩЕ КРЕСТЬЯНИНЪ. Не знаешь больше, что и думать.
(Появляется пророкъ изъ деревни; онъ напѣваетъ, подражая тѣлодвиженіями полету Красныхъ Вороновъ)
ПРОРОКЪ.
Лѣса бѣгутъ, поля въ движеньѣ,--
Дробится златомъ неба кругъ,
Крестами блещетъ Сѣверъ, Югъ...
Вотъ Красныхъ Вороновъ мгновенье!
Они на хижины полетъ
Стремятъ съ безумными когтями;
Въ пожарѣ красный небосводъ
Пылаетъ перьями-огнями.
Съ низины мшистой вверхъ летятъ
Пророки-вороны ночные;
Надъ міромъ тучею кружатъ
Сіи посланцы огневые.
Съ нѣмымъ полетомъ ужасъ слитъ
Въ послѣдней тайнѣ молчаливой;
И гложетъ землю торопливо,
Къ земному сердцу вглубь спѣшитъ.
Огонь посѣвы пожираетъ,
Огонь на западъ поспѣшаетъ
Какъ будто въ дымѣ убѣгаетъ
Кровавыхъ кобылицъ табунъ.
Судьба послѣдняя пришла,
Звоните -- гей! -- въ колокола!
ѣ и пашнѣ пойте пѣснь свершенья.
Судьба послѣдняя пришла,
Звоните -- гей! -- въ колокола! Въ колокола!
И пойте міру погребенье!
ДЯДЯ ГИСЛЭНЪ. Увы! Вотъ кто правъ: этотъ пророкъ, этотъ безумный, надъ которымъ всѣ смѣялись, надъ которымъ смѣялся я самъ и котораго я никогда не понималъ. Ахъ! Воистину нынѣ возсіялъ ужасный свѣтъ.
Но онъ, онъ давно уже угадывалъ. А мы были тамъ, мы всѣ, съ нашими прежними надеждами, съ нашими старыми иллюзіями, мы клали ничтожную, слабую палку нашего здраваго смысла въ ужасныя колеса судьбы.
Толпа молодыхъ людей изъ селеній, прислуга съ фермъ, рабочіе, скотницы, нищіе приносятъ на носилкахъ Пьера-Эреньена. Ихъ сопровождаетъ священникъ. Умирающій дѣлаетъ знакъ, что онъ очень страдаетъ, и проситъ остановиться.
ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ. Сюда, друзья мои. Осторожнѣе ставьте носилки.
(Помогаетъ рабочимъ. Потомъ, какъ бы говоря съ самимъ собой)
ѣдный старикъ! Бѣдный старикъ! Онъ не имѣетъ возможности умереть въ своемъ углу, какъ его отецъ. О, эти войны, эти войны! Ихъ нужно ненавидѣть алмазной ненавистью.
ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ. Эреньенъ! Эреньенъ!
ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ. Я здѣсь, отецъ, около тебя, совсѣмъ близко,-- около твоихъ глазъ и рукъ; я -- около тебя, какъ въ то время, когда была жива мать; я -- такъ близко, что слышу біеніе твоего сердца, Видишь ли ты меня? Слышишь-ли? Чувствуешь-ли ты, что это тотъ, кто неизмѣнно тебя любитъ?
ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ (задыхаясь). Теперь -- конецъ. Ты уже не успѣешь отнести меня къ себѣ въ Оппидомань. Я радъ, что вокругъ меня равнина. Я прошу тебя: не запрещай старому кюрэ подойти ко мнѣ.
ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ. Отецъ мой! Ты воленъ во всѣхъ своихъ желаніяхъ. Нужно-ли, чтобы я удалился?
ѣди нужно быть одному.
Эреньенъ удаляется. Подходитъ священникъ. Дядя Гислэнъ робко подходитъ къ трибуну и говоритъ ему что-то во время исповѣди.
ДЯДЯ ГИСЛЭНЪ. Господинъ Эреньенъ! Я вижу, вы остались добрымъ. Я представлялъ васъ другимъ. Вы распоряжаетесь Оппидоманью, и на фермахъ шла о васъ молва... Мои сыновья были на вашей сторонѣ... Можетъ быть, они правы... Но, наконецъ, теперь, когда деревня погибла, скажите мнѣ, откуда можетъ придти къ намъ обновленье? Гдѣ найти уголъ, чтобы посѣять сѣмена, выростить зерна? Гдѣ найти кусокъ земли, еще не погибшей отъ городской копоти, гнилой воды, міазмовъ и войны? Скажите... Скажите!..
Эреньенъ молчитъ. Все его вниманіе обращено на отца. Онъ только плечами пожалъ, когда Гислэнъ кончилъ свою рѣчь.
ПАСТУХЪ (медленно подходитъ къ Эреньену). Жакъ, узнаешь меня?
(Сильно взволнованный, обнимаетъ его)
ПАСТУХЪ. Я уходилъ далеко, туда, на цѣлые года; я видѣлъ новыя и чудныя страны. Такъ скитаешься день за днемъ по степямъ и возвращаешься, чтобы видѣть смерть.
ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ. Я прошу прощенія у всѣхъ, кого я обидѣлъ.
КЮРЭ. Не волнуйся больше: ты былъ христіаниномъ -- ты будешь спасенъ.
ѣховъ)
ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ (подводитъ пастуxа къ умирающему). Отецъ! Это -- пастухъ; ты знаешь его хорошо. Онъ -- со Звенящихъ Полей. Это -- самый старый изъ твоихъ слугъ и твоихъ друзей.
ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ (долго смотритъ на пастуха, вдругъ, узнавъ его, беретъ за руки и привлекаетъ къ себѣ. Говоритъ ему довольно твердымъ голосомъ). Когда я умру, пастухъ, ты уничтожишь всѣ старыя сѣмена. Они покрыты затхлой пылью; они испорчены, загнили. Не съ ними земля будетъ праздновать свое обрученье... И ты, который скитался повсюду, ты снова засѣешь мои поля, мои пашни новыми сѣменами,-- живыми, свѣжими, прекрасными сѣменами, которыя ты видѣлъ и распозналъ тамъ, въ дѣвственныхъ странахъ земли...
(Пауза. Паcтуxъ наклоняется и становится на колѣни. Нищіе и носильщики дѣлаютъ то же)
А теперь пусть меня повернутъ къ солнцу.
ѣ, гдѣ опускается въ это время солнце, пожарище деревень освѣщаетъ мѣстность. Жаръ достигаетъ умирающаго.
КРЕСТЬЯНИНЪ (указываетъ на Пьера Эреньена. Отблескъ пожара скользитъ по его лицу.
ДРУГОЙ КРЕСТЬЯНИНЪ. Онъ повернулся къ пожару.
ЕЩЕ КРЕСТЬЯНИНЪ (тѣмъ, кто помогаетъ Пьеру Эреньену). Осторожнѣе... Осторожнѣе... Онъ не долженъ видѣть пламя.
ЕЩЕ КРЕСТЬЯНИНЪ. Поставьте его правѣе.
ѣй... Правѣй...
(Но старикъ схватился за края носилокъ и держится, повернувъ лицо къ закату и пожару)
ЕЩЕ КРЕСТЬЯНИНЪ. Бѣдный!.. Если бы онъ зналъ!
ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ (почти угасшимъ голосомъ). Жакъ Эреньенъ, подойди ко мнѣ поближе... Пусть я умру, касаясь рукой... (онъ ласкаетъ его) и смотря туда... на то, что я больше всего любилъ на свѣтѣ. Я былъ какъ бы безъ ума отъ тебя. Я никогда не отрекался отъ тебя. Я почти благословлялъ горе и скорбь, которыя ты приносилъ мнѣ; и въ то же время, когда я любилъ тебя, я поклонялся землѣ. Я жилъ предъ лицомъ солнца, какъ предъ лицомъ Бога... Это былъ зримый Господь... Я считалъ бы себя наказаннымъ, если бы умеръ ночью, въ его отсутствіи. Къ счастью, оно здѣсь, передо мною, и я простираю къ нему руки. (Онъ тянется къ пожару) Я уже не вижу его, но я ощущаю его благой и побѣдоносный свѣтъ...
ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ (бормочетъ). Отецъ! Отецъ!
ѣть въ этихъ словахъ внезапное предсказаніе.
ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ. ... я узнаю его, люблю, постигаю... нынѣ только отъ него нужно ждать обновленья, единственно возможнаго...
Онъ падаетъ и умираетъ. Жакъ Эреньенъ цѣлуетъ своего отца; касается своими губами его рта, какъ будто хочетъ принять истину, впервые вырвавшуюся изъ его устъ.
ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ. Зналъ-ли онъ, что сказалъ?.. "Только отъ него нужно ждать обновленья, единственно возможнаго." *
Понемногу Эреньенъ выходитъ изъ забытья и снова овладѣваетъ собою. Нищіе, крестьяне, рабочіе окружаютъ его. Паcтуxъ жметъ ему руки и удерживаетъ ихъ въ своихъ рукахъ. Носильщики поднимаютъ тѣло и уходятъ. Въ это время толпа женщинъ и дѣтей, пришедшихъ изъ города, выходитъ на перекрестокъ со стороны верхнихъ дорогъ. Впереди идутъ старики.
ѣдуетъ за носилками?
ДРУГОЙ СТАРИКЪ. Что это за толпа?
ЕЩЕ СТАРИКЪ. Это вся деревня стремится къ Оппидомани.
ЕЩЕ СТАРИКЪ. Неужели они думаютъ, что ихъ тамъ примутъ? (Онъ зоветъ) Эреньенъ! Эреньенъ!
ЭРЕНЬЕНЪ. Кто меня зоветъ?
ѣнами. Она не позволитъ, чтобы равнина вернула ей своихъ бродягъ и мертвецовъ.
ЭРЕНЬЕНЪ. Я возвращаюсь къ себѣ: я потерялъ отца; я хочу самъ предать землѣ его тѣло и хочу избавить его отъ поношенія и кощунствъ.
СТАРИКЪ. Они встрѣтятъ васъ пулями. Оттуда изгоняютъ всѣхъ, кто безполезенъ при оборонѣ.
ДРУГОЙ СТАРИКЪ. Взрываютъ мосты. Войска усыпали насыпи.
ЕЩЕ СТАРИКЪ. Городъ не разбираетъ теперь, кого онъ прогоняетъ. Никто не узнаетъ васъ.
ЕЩЕ СТАРИКЪ. Идти на вѣрную смерть.
ЕЩЕ СТАРИКЪ (умоляя). Останьтесь среди насъ, съ нами. Вы насъ спасете.
ЭРЕНЬЕНЪ. Клянусь вамъ, что я войду въ Оппидомань. Если вы сомнѣваетесь, не ходите за мной.
СТАРИКЪ. Мы не въ силахъ болѣе томиться.
Нищіе, старики и кое-кто изъ крестьянъ остаются. Масса горожанъ и жители долины слѣдуютъ за Эреньеномъ. Похоронная процессія медленно удаляется.
СТАРИКЪ. Въ этотъ часъ надвигающейся грозы Эреньенъ единственный твердый и сильный человѣкъ. Быть можетъ, ему тамъ окажутъ хорошій пріемъ.
ДРУГОЙ СТАРИКЪ. Что касается тѣхъ, что идутъ за нимъ, то ихъ всѣхъ убьютъ.
ЕЩЕ СТАРИКЪ (повернувшись къ деревнѣ). Посмотри туда: врагъ заставляетъ воевать стихіи,-- онъ ставитъ имъ предѣлы, отпускаетъ на волю, обуздываетъ и бросаетъ впередъ.
СТАРИКЪ ИЗЪ ГОРОДА (самый старый изъ всѣхъ).
О, города! О, города!
Ихъ ужасъ и волненья,
Ихъ яростный порывъ и жесты отвращенья
ѣ братской простоты...
О, города,-- и къ небу ихъ укоръ!
Звѣриный страшенъ ихъ уборъ.
О, рынокъ старческихъ грѣховъ,
Гдѣ торгашей томятъ мечты,--
Такъ груди-гроздья блѣдный станъ
Тягчили нѣкогда миѳическихъ Діанъ.
О, города!
Тамъ чувство юности поблекло навсегда;
ѣлости раздавлено пятой;
Тамъ справедливость кажется мечтой...
О, города! О, города!
Тамъ яства жирныя чудовищнаго пира,
И спруты алчные -- безстыдныя мечты --
Кровь высосать хотятъ изъ сердца міра!
КРЕСТЬЯНИНЪ (старикамъ). Безъ васъ всѣхъ -- городскихъ людей -- наша жатва была бы обильна, наши риги были бы переполнены хлѣбомъ! Безъ васъ мы были бы сильными, здоровыми и спокойными; безъ васъ наши дочери не дѣлались бы проститутками, а наши сыновья солдатами. Вы осквернили насъ своими идеями и своими пороками, и это вы опять возбудили войну.
НѢКТО ИЗЪ ГОРОЖАНЪ (крестьянамъ). Это вы сами виноваты. Зачѣмъ вы пришли такой жадной толпой? Вы пришли изъ глубины полей, чтобы грабить и торговать съ такой упрямой хитростью, съ такой узкой душой, грубой и наглой! Васъ едва можно было отличить отъ бандитовъ. За каждый прилавокъ вы поставили вашу злую хитрость и мошенничество. Вы заполнили мало-по-малу всѣ конторы земли. Наша эпоха скрипитъ отъ страшнаго царапанья ничтожныхъ и рабскихъ перьевъ: это работаютъ милліоны вашихъ рукъ, готовыхъ писать вплоть до смерти.
НѢКТО ИЗЪ ПОСЕЛЯНЪ. Вы нуждались въ насъ. Среди нашихъ равнинъ неумолчно звучали ваши призывы.
ѢКТО Изъ ГОРОЖАНЪ. Вы -- тѣсто, замѣшанное посредственностью; вы -- толпа, отмѣченная печатью ничтожества; вы -- причина медленнаго паденія, косности, неподвижности. Безъ васъ городъ былъ бы нервный, легкій, бодрый; безъ васъ могли бы снова появиться находчивость, живость, смѣлость... Безъ васъ сонъ не парализовалъ бы жизни, и смерть не залила бы кровью пространства.
СТАРИКЪ. Вы, должно быть, думаете, что враги, сложа руки, ждутъ въ этотъ часъ конца вашихъ споровъ? Вѣроятно, когда погибнетъ нашъ городъ, его похоронятъ въ саванѣ, сотканномъ изъ безполезныхъ словъ, безцѣльныхъ словопреній, многословій и краснобайствъ, которыми его забрасывали въ продолженіе вѣковъ. Болтуны будутъ одни виноваты.
ДРУГОЙ СТАРИКЪ. Всѣ заключили союзъ противъ Оппидомани. Явилась тысяча причинъ для ея разрушенія, какъ будто тысяча личинокъ, пожирающихъ трупъ. Счастье, что еще остаются тамъ, на горизонтѣ, Христы.
ЕЩЕ СТАРИКЪ. Со вчерашняго дня городъ живетъ подъ страхомъ самаго грознаго возстанія. Народъ скрылся на кладбищѣ, которое возвышается посреди старыхъ кварталовъ. Могилы служатъ ему оплотомъ. Устроили стачку. Солдаты городского правительства окружили мятежниковъ и держатъ ихъ въ осадѣ.
КРЕСТЬЯНИНЪ. Значитъ, Оппидомань и осаждаетъ и осаждаема въ одно и то же время?
ѣкогда въ Римѣ, нынѣ толпа создала новый Авентинъ.
ДРУГОЙ СТАРИКЪ.
О, стыдъ -- принадлежать къ презрѣнному народу!
Его зловѣщее и громкое безумье
Весь міръ ввергаетъ въ трепетъ, оглушаетъ.
Народъ не можетъ слить всѣ силы воедино
И раздробляется, и падаетъ, и гибнетъ.
Скажите, развѣ нѣтъ единой правды,
Понятной всѣмъ,-- нѣтъ истины единой?
Скажите, развѣ больше нѣтъ мужчины?
(Пророкъ изъ деревни, который неустанно бродилъ по перекрестку, пророчествуетъ)
ПРОРОКЪ.
То, что свершилось, свершилось велѣніемъ рока,
ѣкогда въ городъ, какъ въ зеркало, очи людей устремлялись,
Жадно -- въ ущербѣ временъ -- искали свое отраженье,
И ослѣпленье
Тамъ находили; а нынѣ столица разсѣяла славу далеко.
Оппидомань!
Всѣ горизонты тебѣ угрожаютъ:
Путь роковой на тебя направляютъ.
Оппидомань!
Башни твои, монументы и парки!
ѣ алѣетъ и вѣетъ трауръ на черныхъ стѣнахъ,
Весь въ похоронныхъ огняхъ.
Оппидомань! Наступаетъ мгновенье,
Все погибаетъ, всему угрожаетъ паденье,
Если нежданно великій не встанетъ
СТАРИКЪ. О, кто бы онъ ни былъ, его будутъ привѣтствовать, и всѣ -- мы первые -- преклонятся предъ нимъ.
ПРОРОКЪ.
И тотъ, кого всѣ ждутъ,
Такимъ великимъ будетъ,
Дабы его постигнуть и узнать.
СТАРИКЪ. Онъ еще не родился!
ДРУГОЙ СТАРИКЪ. Его никто не ждетъ.
ЕЩЕ СТАРИКЪ. Никто не предсказываетъ его пришествія.
ЕЩЕ СТАРИКЪ. Жакъ Эреньенъ? Это -- безумный!
СЦЕНА ВТОРАЯ.
При поднятіи занавѣса кавалерійскій отрядъ заграждаетъ ворота Оппидомани. Солдаты готовятся взорвать мосты черезъ рѣку. На холмахъ и насыпяхъ патрули разставляютъ караулъ. Генералъ осматриваетъ въ подзорную трубу горизонтъ. Онъ за всѣмъ наблюдаетъ. Въ это время къ офицеру, командующему кавалерійскимъ отрядомъ, подъѣзжаетъ курьеръ и передаетъ приказъ.
ОФИЦЕРЪ (читаетъ). "Отданъ приказъ -- не пропускать никого въ городъ, за исключеніемъ трибуна Жака Эреньена. Нужно дать ему понять, какую милость ему оказываютъ. Для формы нужно противиться его желанію". (Подпись) Правительство Оппидомани.
ѣдившись, что войти въ городъ ему будетъ трудно, онъ одинъ приближается къ офицеру.
ЭРЕНЬЕНЪ. Я одинъ изъ тѣхъ, кого слушаютъ. Одпидомань -- тотъ городъ, гдѣ я выросъ, страдалъ, сражался за свои идеи, лучшія идеи, какія могутъ родиться въ головѣ человѣка. Я любилъ Оппидомань, когда она казалась непобѣдимой. Сегодня я хочу занять мѣсто въ ряду тѣхъ, кто умираетъ за нее. Я также требую мѣста для всѣхъ техъ, кто стоитъ тамъ, для всѣхъ, кого я собралъ на моемъ пути. Это я звалъ ихъ слѣдовать за мной. Волна отхлынула къ малодушію, но я снова оттолкнулъ ее къ мужеству.
ОФИЦЕРЪ. Я знаю, кто вы, но не могу измѣнить полученнаго приказанія.
ЭРЕНЬЕНЪ. Что же это за приказаніе?
ОФИЦЕРЪ. Держать эту заставу запертой.
ЭРЕНЬЕНЪ.
Итакъ, Оппидомань,
Блюдя приказа мертвенную грань,
Въ тотъ часъ, когда на гордое ея чело упали
ѣ горы ужаса и траурной печали,
Замокъ повѣситъ у воротъ
И ареградитъ намъ входъ,--
Всѣмъ намъ, кто ей принесъ любовь,
И кровь,
И мнѣ, который нѣкогда любилъ сидѣть на молѣ,
Смотрѣть на міра грознаго свободное рожденье
И распаденье;
И мнѣ, кто любитъ такъ ее на высотѣ и, можетъ быть, въ паденьѣ,
ѣ странная и страстная любовь горитъ...
Я -- сынъ ея, безумный какъ любовникъ,
Бѣгу -- затравленный,-- какъ дикій звѣрь бѣжитъ.
Приказъ! Но это изъ тѣхъ приказовъ, которые губятъ народъ! Подсчитываютъ-ли число защитниковъ, когда скорбь безмѣрна? Раздѣляютъ-ли въ виду смерти тѣхъ, кого связала общая опасность? Я требую, чтобы вы дали мѣсто всѣмъ.
ОФИЦЕРЪ. Я не могу.
ѣло)
ЭРЕНЬЕНЪ.
Онъ двадцать лѣтъ служилъ солдатомъ,
Онъ за вождями слѣдовалъ до края свѣта,
Сражался у послѣдняго предѣла, на морѣ и въ пустынѣ;
Въ ужасной бурѣ
Знаменъ безумныхъ, золотыхъ орловъ и свѣта!
И нынѣ
Не смѣетъ онъ войти въ Оппидомань?
ѣхъ, кто слѣдуетъ за вами.
ЭРЕНЬЕНЪ. Тогда знайте, что я обращаюсь къ вашей человѣческой честности во имя самаго яснаго закона, самаго простого и вѣчнаго. Черезъ нѣсколько дней эта равнина станетъ развалиной, прахомъ и кровью. Вамъ стоитъ сказать слово, чтобы жизнь, на которую мы всѣ имѣемъ право, была намъ сохранена. Помощь обязательна для всѣхъ людей. Вы, носящій оружіе, вы первый должны помочь намъ всѣмъ. Этотъ долгъ выше всего. Онъ существовалъ тогда, когда еще не знали словъ -- армія и приказъ.
ОФИЦЕРЪ. Расходитесь! Расходитесь!
ЭРЕНЬЕНЪ (оглядываетъ огромную толпу, которая слѣдуетъ за нимъ, оглядываетъ солдатъ и направляется къ трупу отца). Я прошу прощенія у мертваго за то, что похороны его будутъ обагрены кровью.
(Въ это время генералъ, наблюдавшій эту сцену съ высоты насыпи, идетъ къ офицеру)
ѣ). Я истощилъ всѣ средства и мнѣ остается лишь одно. Вы угадываете его всѣ. Насъ тысяча, а ихъ нѣсколько человѣкъ. (Указываетъ на солдатъ) Нѣкоторые изъ нихъ имѣютъ среди васъ отцовъ и дѣтей. Они наши; они пропустятъ насъ... Пусть женщины станутъ впереди: они не будутъ стрѣлять. (Онъ выходитъ одинъ въ то время, какъ толпа группируется. Къ солдатамъ) Вашъ командиръ приказываетъ вамъ совершить преступленіе. Не повинуйтесь. Вы имѣете на это право.
Но въ это время генералъ подошелъ къ офицеру и дѣлаетъ ему выговоръ; слышны слова: "неловкость", "безуміе". Генералъ быстро приближается къ Эреньену и кланяется ему.
ГЕНЕРАЛЪ. Жакъ Эреньенъ, вы войдете въ Оппидомань. Правительство васъ принимаетъ.
ЭРЕНЬЕНЪ. Наконецъ-то! Я прекрасно зналъ, что я вамъ нуженъ, я могу вамъ быть полезенъ, проникнувъ къ вамъ. (Указываетъ на толпу) И всѣ они пойдутъ за мной: старцы, дѣти, женщины; они вернутся домой и будутъ полезны. И ты, отецъ мой, ты отдохнешь въ могилѣ, гдѣ почиваютъ два мои ребенка.
Генералъ не мѣшаетъ ему говорить. Ряды размыкаются. Жакъ Эреньенъ и нѣсколько рабочихъ входятъ въ городъ, но только-что они прошли, цѣпь быстро смыкается по командѣ офицера. Тѣло Пьера Эреньена, носильщики, старики, крестьяне, женщины и дѣти оказались отстраненными. Прибывшіе отряды оказываютъ вооруженную помощь. Жакъ Эреньенъ пораженъ. Онъ хочетъ вернуться назадъ. Слышно, какъ онъ кричитъ: "подлость", "предательство", "гнусность"... Но шумъ заглушаетъ его голосъ... Его насильно вталкиваютъ въ городъ. И ревущая толпа окончательно отброшена въ равнину.