Графу Воронцову Пушкин казался легкомысленным, избалованным и поверхностным стихотворцем, а как раз именно в эти годы в Одессе у поэта был огромной важности душевный опыт, в корне изменивший все пути его поэтического творчества. В мае 1823 года Пушкин начал писать «Евгения Онегина»; в октябре была окончена первая глава; в начале декабря — вторая; в феврале 1824 года Пушкин начал третью главу и закончил ее уже в Михайловском 2 октября. На рубеже 1823–1824 годов поэт писал своих «Цыган», которых он кончил также в Михайловском 10 октября. Эта последняя из южных поэм свидетельствует о наступившей зрелости поэта. Это уже не веселый и шутливый лепет «Руслана и Людмилы», не сомнительный байронизм «Кавказского пленника», не соловьиные трели «Бахчисарайского фонтана», а дивная поэма, исполненная мудрости и силы, поэма о нравственной ответственности человека. Идейная зрелость этой поэмы удивительна. Пушкину в это время было двадцать пять лет, но «Цыганы» обеспечили ему первое место в русской литературе двадцатых годов не только по мастерству стиха, но и по глубине замысла, по значительности темы и по оригинальности в разрешении поставленной задачи. Если замысел поэмы сложился у Пушкина под влиянием Жан Жака Руссо, то трактовка его идеи приобрела в поэме совсем особый смысл, независимый от сентиментальных мечтаний великого утописта.
Главная мысль поэмы не в том, что обществу, испорченному ложной цивилизацией, противопоставлен идиллический быт первобытной общины, а в том, что индивидуализм Алеко, который «для себя лишь хочет воли», терпит нравственное осуждение, как попытка снять с себя ответственность за все, отказаться от «круговой поруки». Своеволию частного человека противопоставлена идея общественности, но сама «цыганская» общественность нисколько не идеализирована:
Будучи в Кишиневе, Пушкин знал многих цыган. Однажды он поехал в местечко Юрчены, где расположился цыганский табор. Дочь були-башу, то есть старосты, была красавица. Ее звали Земфирой. Она одевалась по-мужски, носила цветные шаровары, вышитую молдавскую рубаху и баранью шапку. Пушкин влюбился в красавицу. Он поселился в шатре. С Земфирой он не расставался. Она не говорила по-русски. Поэтому они молча бродили или сидели в поле обнявшись. Однажды Земфира пропала. Она убежала с молодым цыганом. Пушкин поскакал в Варзирешты в надежде найти ее там, но поиски его были тщетны.
[603], возможно, что он дал повод поэту написать своих «Цыган». Творчество Пушкина биографично — не в том смысле, что надо искать непременно в его стихах непосредственного и точного изображения действительности, а в том, что поэт (за исключением, быть может, некоторых лицейских пьес) никогда не писал для «литературы» и никогда не ставил себе формальных целей; творчество Пушкина биографично, потому что он всегда с гениальной правдивостью рассказывал в своих стихах историю своей души, своего нравственного опыта. Но в этих признаниях никогда не было уединенного субъективизма. Поэт не жил в мире иллюзий. Его опыт был социальным опытом. Он чувствовал всегда свое единство с миром. Пусть он ошибался и даже терпел поражения как человек, связанный определенными историческими условиями, интересами сословными и классовыми, но он никогда не терял связи с реальною жизнью, которая через все противоречия истории в конце концов ведет человечество к единству. Вот в этом предчувствии возможного для человечества единства была могучая сила пушкинского гения.
В 1823–1824 годы Пушкин с изумительной прозорливостью переоценил не только рассудочную французскую цивилизацию, но и байронический индивидуализм. Он понял, что частное должно подчиниться общему. Алеко и Онегин осуждены поэтом за их уединенность, за их оторванность от «общего дела», за их жалкое самолюбие. Пушкин осудил Алеко и осмеял своего скучающего и разочарованного денди Онегина. В Алеко и в Онегине он, конечно, произнес свой мудрый суд и над самим собою, когда он «для себя хотел лишь воли». Вот в каком смысле его «Цыганы» и «Онегин» биографичны.
«Цыганах» и в «Онегине» Пушкин ищет и находит такое цельное отношение к человеку, к обществу, к бытию вообще, где уже нет и следов отвлеченной рассудочности, которая владела им, когда он увлекался Вольтером. Пушкин смеялся над французской поэзией, которой он платил недавно щедрую дань. Впрочем, уже в феврале 1823 года он писал из Кишинева, что «французская болезнь умертвила бы нашу отроческую словесность».
«…стань за немцев и англичан — уничтожь этих маркизов классической поэзии». По поводу перевода «Федры» он дает строгую оценку Расина; по поводу осознанных им недостатков «Бахчисарайского фонтана» он пишет: «Я не люблю видеть в первобытном нашем языке следы европейского жеманства и французской утонченности. Грубость и простота более ему пристали…» Позднее эти мысли нашли себе развитие в целом ряде высказываний поэта.
Пушкин в эпоху своей одесской жизни утратил веру в близкий успех революции; он разочаровался также в своих вольтерианских, а позднее и байроновских увлечениях: одно только осталось в нем неизменным — скептическое отношение к положительной религии. В своих письмах он то и дело каламбурит и шутит по поводу Библии.
В письме к Вигелю он целует ручки какой-то дамочке сомнительного поведения и «желает ей счастья на земле, умалчивая о небесах, о которых не получил еще достаточных сведений». Подобных иронических замечаний немало.
Он признается с улыбкою, что читает Шекспира и Библию и что «Святый дух иногда ему по сердцу», но он все-таки предпочитает Шекспира[604] [605]. Однако он не только шутит на эти темы, но и размышляет о них серьезно. В доме Воронцова он познакомился с англичанином Гутчинсоном[606]. Этот англичанин был домашним врачом графа, который вывез его из Лондона. Воронцов в письме к Н. М. Лонгинову[607] называет его «прекрасным ученым, хорошо воспитанным». У него только один недостаток: он глухой. Но Пушкин заинтересовался не этою особенностью доктора Гутчинсона, а его суждениями о бытии или небытии Бога. Глухой доктор был решительно безбожник.
[608]«Ты хочешь знать, что я делаю: пишу пестрые строфы романтической поэмы и беру уроки чистого афеизма. Здесь англичанин, глухой философ, единственный умный афей[609], которого я еще встретил. Он исписал листов тысячу, чтобы доказать, qu'il ne peut exister d'etre intelligent createur et regulateur («Что не может существовать разумный творец и промыслитель» (фр.).), мимоходом уничтожая слабые доказательства бессмертия души. Система не столь утешительная, как обыкновенно думают, но, к несчастию, более всего правдоподобная».
Это письмо было перлюстрировано и попало в канцелярию новороссийского генерал-губернатора в папку с делом «О высылке из Одессы в Псковскую губернию коллежского секретаря Пушкина». Письмо Пушкина было одним из поводов для исключения его со службы и заточения в Михайловском. Петербургские чиновные умники и не обратили внимания на иронию и двусмысленность пушкинских строк. Любопытно прежде всего, что Пушкин называет глухого доктора «единственным умным афеем, которого он еще встретил». Что это значит? Выходит так, что до встречи с Гутчинсоном Пушкину довелось беседовать только с глупыми «афеями»? Это странно. Любопытно и то, что Пушкин так же, как в юношеском стихотворении «Безверие», считает безбожие «системой не столь утешительною, как обыкновенно думают…». Итак, письмо Пушкина об умном атеисте попало в руки жандармов. Что касается самого безбожника Гутчинсона, то он уехал в Лондон и сделался «ревностным пастором англиканской церкви». Мотивы, понудившие его взять на себя роль пастора, нам неизвестны: или этот фаворит графа Воронцова был бесстыдный мистификатор и лгун, или, исписав тысячу листов, он пришел к выводам, диаметрально противоположным тем атеистическим мнениям, которыми он делился с поэтом.
603 Апокриф — произведение на библейскую тему, признаваемое недостоверным и отвергаемое церковью. Здесь — словесное предание, байка, миф.
–1616) великий английский драматург.
605 Гёте Иоганн Вольфганг (1749–1832) — немецкий поэт, мыслитель. Пушкин «благоговел» перед его гением, о чем свидетельствует обращение к мотивам «Фауста» в «Сцене из Фауста» (1825). Есть сведения, что Гете подарил Пушкину свое перо, которое находилось в кабинете Пушкина, в богатом футляре.
–1850) — доктор медицины, домашний врач Воронцовых.
607 Лонгинов Никанор Михайлович (? — не ранее 1839) — чиновник Департамента полиции, коллежский асессор, вице-губернатор Таврической губернии (1826–1831), гражданский губернатор Екатеринославской губернии (1832–1836).
608 …письмо приятелю… — современное пушкиноведение считает, что письмо было адресовано В. Кюхельбекеру. Оно полностью не сохранилось. Существует только выписка, сделанная полицией.
— старинное произношение слова «атеист».