Поиск по творчеству и критике
Cлово "MEMENTO"
Входимость: 2. Размер: 10кб.
Входимость: 1. Размер: 3кб.
Входимость: 1. Размер: 53кб.
Входимость: 1. Размер: 62кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 2. Размер: 10кб.
Часть текста: историко-социологической точки зрения я не стану рас сматривать доклад Блока: жизнь слишком усложнилась, многообразные культурные течения и грубые материальные интересы давно уже раздробили страну на определенные классы и группы, и нет возможности отвлеченно рассуждать по поводу такой произвольной границы, которую проводит Александр Блок. Но с иной жизненно практической точки зрения рассуждать о докладе Блока возможно и должно. Впрочем, возражая своим оппонентам, Александр Блок сделал одну уступку, которая отчасти изменяет самую постановку темы об интеллигенции и народе; Блок признал, что рознь существует не между всей интеллигенцией и народом, а лишь между известной "частью" интеллигенции и той стихийной Русью, Где все пути и все распутья Живой клюкой измождены, И вихрь, свистящий в голых прутьях, Поет преданья старины... Такая постановка темы изменяет в известной мере и ее сущность, потому что часть интеллигенции, конечно, не связана с той Русью, которая "и во сне необычайна", - но возможно ли утверждать pars pro toto? Блок по праву мог бы сказать про себя: И сам не понял, не измерил, Кому я песни посвятил... Воистину интеллигенцию нашу нельзя мерить той мерою, которую приложил к ней поэт. "Я, - говорит Блок, -как интеллигент, влюблен в индивидуализм, эстетику и отчаяние". Какое чудовищное непонимание духа нашей интеллигенции! Неужели не ясно, что все три темы, влюбившие в себя поэта, -"индивидуализм, эстетика и отчаяние" - все эти темы являются предметом ненависти нашего интеллигента? Неужели Блок не понимает, что влюбленность в эти темы...
Входимость: 1. Размер: 3кб.
Часть текста: Критика, публицистика, переписка Чулкова Научная биография: Жизнь Пушкина Критика: Автоматические записи Вл. Соловьева Анна Ахматова Лицом к лицу Последнее слово Достоевского о Белинском Поэт-воин Траурный эстетеизм (И. Ф. Анненский - критик, старая орфография) Тютчев и Аксаков в борьбе с цензурою Memento mori Публицистика: Красный призрак Об утверждении личности (старая орфография) Памяти В. Ф. Коммиссаржевской (старая орфография) Тайна любви (старая орфография). Письма: Сологуб Федор: "Письмо Г. И. Чулкову" (6 февраля 1911, об А. Н. Толстом) Блок А. А.: "Письма Г. Чулкову" Брюсов В. Я.: " Письма Г. Чулкову" Письма Чулкова из Парижа (1911 г.) Праздник Катзар Мона Лиза Нижняя Сена От Женевы до Софии. Письма Чулкова 1915 года
Входимость: 1. Размер: 53кб.
Часть текста: представление о Чулкове — художнике разностороннем и многообразном. В начале XX века его имя было широко известно читающей публике, настолько хорошо, что прототип ядовитых строчек Андрея Белого узнавался без труда: «Выскочил Нулков. Приложился ухом к замочной скважине, слушая пророчество мистика-анархиста. Наскоро записывал в карманную книжечку, охваченный ужасом, и волоса его, вставшие дыбом, волновались: „Об этом теперь напишу фельетон я“. Козловод Жеор-жий Нулков крутил в гостиных мистические крутни. Смеялся в лукавый ус: „Кто может сказать упоеннее меня? Кто может, как мед, снять в баночку все дерзновения и сварить из них мистический суп?“ Над ним подшутила метель: „Ну, конечно, никто!“ Схватила в охапку: схватила, подбросила — и подбросила в пустоту. А стаи печатных книг вылетели из типографий, взвеянные метелью, проснежились непрочитанными страницами у ног прохожих». [1] В приведенных словах явно содержится намек на удивительную работоспособность Г. Чулкова, которая поражала и одновременно задевала, раздражала его соратников по символизму (и это при том, что их продуктивности тоже можно позавидовать!). Действительно, за короткий срок писатель успел сделать очень много. Начав свой творческий путь в первые годы нового столетия, Чулков уже до революции выпустил шесть томов сочинений, вместивших стихи, прозу, эстетические трактаты. Позже к ним добавились романы «Сатана», «Сережа...
Входимость: 1. Размер: 62кб.
Часть текста: мою книжку и указала мне на три стихотворения — «О, медиума странный взор…», «Я молюсь тебе, как солнцу, как сиянью дня…» и, наконец, мое стихотворное переложение «Песни песней». — Это мне дает право требовать от вас внимательного отношения к моему «Третьему завету», — сказала она тихо и торжественно. В самом деле, хотя я никогда лично не знал Владимира Соловьева и не имел с ним связи, если только не считать косвенного к нему касания через его брата Михаила Сергеевича Соловьева, [333] который был моим учителем в шестой классической гимназии и всегда относился ко мне благосклонно, — все-таки в душе моей бессознательно преобладала тогда тема «софианства», [334] соловьевская тема, с ее ослепительным светом и с ее мучительными противоречиями. Это сказалось и в моих стихах. Анна Николаева Шмидт тотчас же почувствовала во мне «своего человека», и немудрено, что мы заговорили об Александре Блоке, об этом духовном наследнике Соловьева, успевшем тогда напечатать циклы стихов в «Северных цветах» и «Новом пути». Моя книжка вышла в 1903 году и помечена на обложке 1904 годом. Спустя год вышла книжка Александра Блока «Стихи о Прекрасной Даме». Книжка датирована 1905 годом. Обе книжки — моя и Блока — вышли в Москве, а цензурою были пропущены в Нижнем Новгороде: в то время там цензором был Э. К. Метнер, [335] брат композитора, [336] впоследствии сотрудник «Золотого руна» и «Мусагета». К счастью или несчастью, моя тогдашняя лирика обратила на себя внимание З. Н. Гиппиус, и по ее инициативе Поликсена Сергеевна Соловьева напечатала в «Новом пути» статью обо мне. Эта статья определила мою судьбу: получив разрешение на жительство в Петербурге (ныне Ленинграде), я прежде всего пошел к Мережковским....