Чулков Георгий: Поиск по текстам произведений автора и критике. Cлово "1930". Классическая русская литература.

Примерный текст на первых найденных страницах

Входимость: 5. Размер: 53кб.

Часть текста: Михайлова М. В.: Пристрастный летописец эпохи На обложке одной из записных книжек рукой Чулкова выведено Habent sua fata libelli, что означает: «Книги имеют свою судьбу». В этих словах — тревожное предчувствие. Поэт, прозаик, критик, активнейший деятель символизма, книгочей, знаток культуры, Георгий Иванович Чулков (1879–1939), несомненно, хорошо осознавал, какие препятствия могут возникнуть на пути художника к его читателю. Это и историческое время, и литературная мода, и характер государственной власти, и тысяча других крупных и мелких обстоятельств. В данном случае все они вместе сыграли свою роль в том, что почти все созданное Чулковым постигла горькая участь — забвение. Эта книга, где собраны его воспоминания, заметки из публицистического дневника, автобиографические наброски, а также рассказы и повести разного времени, призвана дать хотя бы самое общее представление о Чулкове — художнике разностороннем и многообразном. В начале XX века его имя было широко известно читающей публике, настолько хорошо, что прототип ядовитых строчек Андрея Белого узнавался без труда: «Выскочил Нулков. Приложился ухом к замочной скважине, слушая пророчество мистика-анархиста. Наскоро записывал в карманную книжечку, охваченный ужасом, и волоса его,...

Входимость: 4. Размер: 37кб.

Часть текста: стонал. Меня отвезли в маленькую тюрьму, что в Кропоткинском переулке, тогда еще Штатном. Я с первого же дня стал перестукиваться с соседями. Выяснилось, что в тюрьме сидят рабочие, выступавшие на зубатовских [63] совещаниях против «социализма без политики». Камера у меня была узкая и тесная. Из окна был виден забор соседнего дома, а за ним сад, примыкавший к больнице для умалишенных. Несчастные безумцы, гуляя по саду, забирались иногда на скамьи и смотрели в наши окна, как будто сочувствуя нам, пленникам, томившимся за решетками. Но должен признаться, что в первые дни я нисколько не томился, — одиночка доставила мне даже настоящую отраду. Я так устал от нашей подпольной суеты, от сходок и собраний и, главное, от этого напряженного ожидания ареста, что у меня как будто гора свалилась с плеч. Теперь все было ясно. Теперь у меня была возможность и право отдохнуть по-настоящему. Первую неделю я не пользовался книгами, и даже это меня не огорчало. Иногда хорошо человеку остаться наедине с самим собою. Дня через три ночью меня повезли на допрос. Следователем моим был, кажется, Спиридович. [64] После формального допроса — кто я, мое звание и т. д., — жандармский офицер, рассматривая перстень на своей пухлой руке, сказал грустно: — Вам предстоит дорого поплатиться за ваше напрасное увлечение политикой. Я молчал. — В каком чине ваш батюшка? — Статский советник. — Вот видите, — сказал офицер, подняв брови. — Как его должна огорчать ваша судьба! — Он наклонился и стал что-то писать. Потом, вздохнув, спросил: — Вам не угодно будет назвать участников вашего дела? — Нет, не угодно, — сказал я улыбаясь. — Впрочем, я не знаю даже, в чем меня...

Входимость: 3. Размер: 6кб.

Часть текста: г. за участие в студенческом движении (размножение прокламаций, призывающих студентов не рассчитывать в борьбе за свои права на помощь буржуазии; речь о необходимости введения конституции в России на банкете памяти Добролюбова в гостинице "Континенталь" 18. II. 1901 г. и т. п.) Ч. был арестован и весной 1902 г. выслан на жительство в Якутскую обл., в селение Амга, где за несколько лет до Ч. жил в ссылке В. Г. Короленко. К 1903 г. был амнистирован, но оставлен под гласным надзором полиции. Поселившись в Нижнем Новгороде, где жили тогда высланные из столиц писатели, стал сотрудничать в газете "Нижегородский листок", был автором нескольких прокламаций. В конце 1903 г. приехавший в Нижний Новгород издатель В. Саблин забрал у Ч. рукопись первого его стихотворного сборника "Кремнистый путь" и издал в Москве (1904). Автор впоследствии сожалел "о появлении на свет этого литературного младенца", исполненного декадентского "томления духа". Однако эта книга, положительно отрецензированная в петербургском религиозно-философском журнале "Новый путь", помогла Ч. свести знакомство с его руководителями -- Д. Мережковским и З....

Входимость: 2. Размер: 47кб.

Часть текста: Попав после освобождения в 1904 г. в Петербург, он был приглашен Мережковскими на должность секретаря журнала "Новый путь" и с головой окунулся в литературную жизнь тех лет. С этого времени Чулков непременный участник всех сколько-нибудь заметных дискуссий по вопросам "нового искусства", посетитель ивановских "сред", соратник В. Мейерхольда. Он явился инициатором создания философского журнала "Вопросы жизни", редактировал журнал "Народоправство" (1917--1918), в котором печатались статьи В. Иванова, Н. Бердяева, Н. Иорданского, А. Ремизова и др. Но самым громким и скандальным его "детищем" стала теория "мистического анархизма", с которой он выступил в книге "О мистическом анархизме" (1906) и отголоски которой имеются в его работе "Анархические идеи в драмах Ибсена" (1907). Теория вызвала бурную полемику. На автора посыпались обвинения в эклектичности, незрелости, непродуманности философских обоснований (хотя, по сути, Чулков,...

Входимость: 2. Размер: 24кб.

Часть текста: и это так, несмотря на женственность. Слова ее скупы, сдержанны, целомудренно-строги, и кажется, что они только условные знаки, начертанные при входе в святилище, а там - silentium. В наши торопливые дни, когда Бальмонт, Вячеслав Иванов, Блок и еще два-три их соратника кажутся "старыми" поэтами, в дни, когда появилось немало молодых стихотворцев, искусных и даровитых, нелегко заметить нового настоящего поэта, но Ахматову нельзя не заметить: так странно звучит ее тихий голос и так загадочны ее слова. Строгая поэзия Ахматовой поражает "ревнителя художественного слова", которому многоцветная современность дарит столь щедро благозвучное многословие. Гибкий и тонкий ритм в стихах Ахматовой подобен натянутому луку, из которого летит стрела. Напряженное и сосредоточенное чувство заключено в простую, точную и гармоническую форму. Отсутствие метафор, строгость в выборе слов, своеобразный ритм, смелое и решительное отношение к рифме, неожиданные, но оправданные внутренней логикой сопоставления образов и тревожный и волнующий, иронический и ...

Входимость: 2. Размер: 35кб.

Часть текста: странствий "Новый путь" I Все ходатайства моего отца о разрешении мне жить в Москве оказались тщетными. Вел. Кн. Сергей Александрович [139] упорно отказывал старику в его просьбах. Вскоре отец мой умер. С его кончиною порвана была моя последняя связь с прочным бытом, с семейной традицией, с уютом и тишиною. В Петербурге в то время жила моя тетка, С. А. Москалева, вдова, бывшая тогда начальницей Высших женских курсов. У этой моей сановной тетки, ныне умершей, были связи в правительственных кругах. И вот она, хотя у меня с нею никогда не было и не могло быть по многим причинам близких отношений, принялась энергично за меня хлопотать «ради памяти покойной Шуры», т. е. ее сестры, моей матери. Хлопоты увенчались успехом, и мне было разрешено поселиться в Петербурге. Я родился и вырос в Москве. В Петербурге у меня не было ни одного знакомого. Когда мы с женой приехали в столицу и наняли небольшую комнату на Литейном проспекте, в кармане у меня было рублей сорок. Никаких источников для материальной поддержки у меня не было. Когда-то, будучи еще гимназистом, а потом студентом первого курса, я зарабатывал деньги, сотрудничая в «Детском отдыхе», коего редактором был H. A. Попов, [140] впоследствии небезызвестный театральный деятель. Я возлагал все мои надежды на...

Входимость: 2. Размер: 17кб.

Часть текста: меня. Я как-то почувствовал, что не только мрачная и жестокая «византийская идея», [873] но и нечто светлое и прекрасное унаследовано Русью от греческой культуры XI века. Я почувствовал историю, «связь времен», органическое единство всех народов, таинственную летопись событий. Но вместе с тем мысль, что Россия как некое культурное единство существует уже тысячу лет, т. е. достигла «нормального возраста нации», пугала меня. Неужели, думал я, мы живем в конце какого-то исторического цикла? Неужели мы александрийцы? Неужели мы в самом деле декаденты? Мне суждено было в том же Киеве найти подтверждение этому невеселому утверждению. Из Софийского собора отправился я на противоположный конец города смотреть Врубеля в Кирилловской церкви. [874] Здесь я воочию убедился еще раз, что мы в самом деле александрийцы. Да не будут мои слова истолкованы в том смысле, что Врубель ниже, хуже, недостойнее каких-то иных мастеров, коим посчастливилось жить в эпоху органическую и цельную. Нет, я не хочу умалить гений Врубеля. Но если вглядеться в его работы, разгадать дух этих превосходных живописных достижений, то придется в смущении и тревоге признать великолепного мастера провозвестником критической культуры. Четыре иконостасных образа и в том числе образ Богоматери [875] — вещи красоты неописуемой. Ученик Тициана, Тинторетто и прочих веницианцев одержал верх над своими учителями. Нашедший более строгий колорит и более тонкую...

Входимость: 1. Размер: 54кб.

Часть текста: войны. Какая была в ней патриархальная жизнь, тишина и безмятежность! Правительство снисходительно терпело либерализм «Русских ведомостей». [234] Это была форточка, чтобы граждане не задохнулись от фимиама, воскуряемого царизму московскою прессою, официальною и уличною. Натуральной реакцией на косность упрямого самодержавия являлась мечта о парламенте. Литература была в положении петуха, которого гипнотизер положил на стол, проведя перед его носом черту: журналист не смел повернуть головы, уставившись на одну тему. Эта единственная тема была конституция, о которой неустанно, хотя, конечно, иносказательно твердили либералы. Людей иной закваски было мало. Вот разве Толстой, который одиноко доживал свой век в Ясной Поляне. Это был человек иной эпохи. Правда, был еще Чехов. [235] Как правительство «терпело» «Русские ведомости», так либеральная интеллигенция терпела Чехова. Она ему также время от времени делала «предостережения», но остракизму не подвергала, ибо его художество, хотя и не отвечало на вопрос «что делать», все же было так пленительно, так вкрадчиво-лирично, так прозрачно и — главное — так ни к чему не обязывало, что либеральный обыватель позволял себе «любить» Чехова, мечтая вместе с его героями о том, что через «двести-триста лет» у нас что-то будет иное, — не то парламент, не то вся земля преобразится чудотворно. И вот среди такой тишины и благонамеренности вдруг откуда-то пришла ватага декадентов. Они принесли с собой...

Входимость: 1. Размер: 59кб.

Часть текста: актеров, как на счастливых волшебников. Театр казался мне чудесным местом, и я сам мечтал об актерском ремесле, разучивал монологи Макбета и Гамлета, [592] летом на подмосковных дачах устраивал спектакли. Этим предосудительным делом занимался я с четырнадцати лет. Но с годами, продолжая восхищаться Ермоловой, [593] Федотовой, [594] Ленским, [595] Горевым, [596] Макшеевым, [597] я уже чувствовал, что в Малом театре не все благополучно. Несмотря на зеленую свою молодость, я понимал, как низко стоит репертуар казенного театра. Шекспира и Шиллера ставили нечасто, зато пьесы моего дядюшки, Шпажинского [598] и прочих не очень высоких драматургов не сходили со сцены. Больно было смотреть на великолепных артистов, которые тратили свои силы на то, чтобы извлекать из ничтожества всякие сомнительные творения репертуарных поставщиков. Зато актер царил на сцене, был ее хозяином. Режиссер был незаметен. О нем никто и не вспоминал. Декорация почитались чем-то совершенно неважным и неинтересным, по крайней мере, в драме. Зато зрители ценили актерскую игру во всей ее, так сказать, чистоте. Авторский замысел не был загроможден никакими режиссерскими измышлениями. Сущность театра не была утрачена. На первом плане был человек, личность во всей сложности и многообразии его духовной жизни. Но по мере того как старились и умирали актеры, воспитавшиеся на лучших традициях московской сцены, все очевиднее становилось падение Малого театра. Пресловутый «реализм щепкинского дома» [599] превращался в самый грубый бытовой натурализм. В театре началось какое-то ожирение сердца. На сцене трактовались обывательские страстишки....

Входимость: 1. Размер: 24кб.

Часть текста: Соловьева-критика и философа произошло у Чулкова еще в гимназии. Не последнюю роль здесь сыграло, возможно, то, что он имел к Вл. Соловьеву, как сам выразился, "косвенное касание" : брат философа Михаил Сергеевич Соловьев преподавал в шестой московской классической гимназии, где учился Чулков. Скорее всего, активный интерес к наследию философа возник после чтения статьи "Особое чествование Пушкина" и его пародий на брюсовские сборники "Русские символисты". По крайней мере, именно на эти произведения как важнейшие для его духовного и творческого формирования он упоминает в мемуарах "Годы странствий", где он также выражает глубокое сожаление, что ему не удалось познакомиться с Соловьевым лично по причине юных лет до своей ссылки в Сибирь (она произошла в 1902 г.), а по возвращении он уже не застал ученого в живых. Однако когда в своих неоконченных, касающихся исключительно детских лет "Воспоминаниях" Чулков останавливается на откровении своего внутреннего опыта в постижении "личного абсолютного существа", чью "непрестанную близость" он ощущал постоянно, на "чувстве личности Христа" , которое родилось в нем довольно рано и которое он пытался опровергать доводами разума, но ни словом не обмолвился о том, сыграла ли какую бы то ни было роль в этой борьбе философия Соловьева. Думая о особенностях русского национального духа, он выделяет "своеобразных" русских мыслителей - Федорова и Соловьева. Метафорикой последнего он часто...

Поиск по творчеству и критикеCлово "1930"

Поиск по творчеству и критике
Cлово "1930"